Бесполезные мемуары
Шрифт:
Однажды вечером стояла сильная жара, красивая луна освещала площадь Сан-Марко, и я прогуливался по этой площади в поисках свежести, беседуя с патрицием Франко Гритти. Вдруг слышу голос, кричащий мне в уши: «Что ты здесь делаешь в такой час? Почему бы тебе не пойти спать, ты, осел?» Одновременно я получаю сзади пару крепких пинков. Я поворачиваюсь в ярости, готовый драться, и вижу сеньора Андреа Градениго, который рассматривает меня внимательно и рассыпается в извинениях, говоря, что принял меня за Данило Цанки. Я принимаю извинения по поводу именования меня ослом и пинков, но спрашиваю, по какому случаю он удостоил Данило конфиденциями такого рода. Сеньор Градениго отвечает мне, что он интимнейшим образом связан с Цанки, и хотел сыграть с ним злую шутку, к которой не имели никакого отношения ни эти удары, ни мой зад.
И это еще не всё. На той же площади Сан-Марко я болтал однажды со своим другом Карло Андричем. Вижу, издалека подходит грек с усами, одетый в длинное платье, с красной шапкой на голове, держащий за руку ребенка, одетого так
Но достаточно, разумно промолчим о многих других ошибках и поговорим о препятствиях и преследованиях.
Зимой или летом, призываю в свидетели небо, никогда или почти никогда неожиданный дождь или гроза не падали на город без того, чтобы я был вне дома и без зонтика. Этот дождь не прекращался, пока я не вставал под крышу какого-нибудь портика или кафе; тогда случалось яростное наводнение. Наконец, устав ждать или вынужденный из-за какого-либо дела в любом случае продолжить свой путь, я никогда не покидал своего убежища, без того, чтобы не быть при этом насквозь промокшим. Когда я возвращался домой, промокнув под дождём, никогда или почти никогда не случалось так, чтобы снова не выглянуло солнце, как только я переступал порог своего дома. На протяжении всей моей жизни, по крайней мере в восьми случаях из десяти, когда я хотел быть один и собирался работать, некий нежеланный визитёр являлся мне мешать и доводил мое терпение до последних пределов. По меньшей мере в восьми случаях из десяти, когда я начинал заниматься своей бородой, мне тотчас кто-то звонил и некая спешащая личность хотела поговорить со мной без промедления. В большинстве случаев это были люди важные, которых я не мог попросить подождать, и я должен был или стирать наспех мыло, уже размазанное по лицу, или показываться с бритвой в руке, с подбородком, бритым только с одной стороны. В самое прекрасное время года, в сухой сезон, имелась ли между плитами хоть одна небольшая лужица стоячей воды, в которую злой дух не отправлял бы мою рассеянную ногу?
Мне следует, без сомненья, перестать говорить о других помехах, но я не боюсь показаться смешным и намерен упомянуть этот факт, который меня слишком часто убивал. Это будет моя месть.
Всегда, когда некие мелкие неприятности, на которые природа нас осудила, заставляли меня искать на улице уединённый угол, враждебные демоны не смущались направить мимо меня какую-нибудь прекрасную даму; или открывалась дверь, и я видел выходящую из нее целую компанию, к вящему огорчению моей скромности. О, Король джиннов, как хватает у вас стыда так низко пасть в вашей злобе? Конечно, это не более чем мелочи, признаю, но эти пустяки, присоединяясь к другим, более суровым преследованиям, образуют совокупность, которую можно назвать жизнью горькой и печальной., К концу этих воспоминаний станет ясно, что мои приключения, споры и раздоры с сеньором Пьетро Антонио Гратарол, которому я не желал ничего дурного, должны быть отнесены на счёт озлобленности моих невидимых врагов. В ожидании момента, когда придет время рассказать об этих приключениях, я расскажу здесь о других помехах, серьезных для меня и комических для читателя.
Глава XVII
Продолжение препятствий и преследований
Самое невыносимое в войне с помехами – это ожидание. Противник отступает с одной стороны только для того, чтобы неожиданно напасть с другой. Разумеется, я рассказываю об этих причудах не для своего собственного удовольствия, а потому лишь, признаюсь, что верю: они могут развлечь всех людей в этом нижнем мире, за исключением одного, который носит мою рубашку и покрывается моей шляпой. Мы уже видели из истории женщины-спрута, как насмешливые духи любили затевать каверзы с арендой моих домов; дом на улице Матер-Домини ещё не был затронут несчастьем; Дьявол непременно должен был им заняться.
Однажды утром ко мне пришел бедный человек, одетый как гондольер, и одарил меня длинной речью, из которой я узнал следующее. Этот человек служил сеньору Коломбо. Его хозяин жил в Санта-Якопо дель'Орио, а он сам – в Санта Джеремия, так что из-за большого расстояния между этими двумя кварталами бедный гондольер часто не успевал прийти к хозяину для службы в назначенное время. Мой дом на улице Матер-Домини был ближе к улице сеньора Коломбо, лодочник хотел бы поселиться в этом доме; он показал мне деньги для платежа за первый срок. Я узнал имя гондольера, который назвался Доменико Бьянки, и обещал ему пойти переговорить с его хозяином, добавив, что сейчас мне некогда.
«Синьор, – сказал человек нерешительно, – я в затруднении; моя жена беременна и вот-вот родит, и если я задержусь с переселением, а начнутся
Я был еще за столом, когда дважды постучались в мою дверь. Я вижу входящего лодочника с женой, которая казалась весьма полной в талии, и оба плакают и гримасничают. «Простите, извините, синьор, – говорит мне человек жалобным тоном, – я представляю Вам свою жену. Она почувствовала первые боли, бедняжка! Ради бога, дайте мне квитанцию и ключи. Вот же мои деньги! Что ещё я могу предложить? Вы хотите, чтобы моя жена родила посреди улицы?» Женщина, брюнетка, молодая и миловидная, держалась за бока, вздыхая и извиваясь, как змея. Полный сочувствия, я обращаюсь к чернильнице, подписываю квитанцию в получении арендной платы за один месяц, даю ключи от моего дома, и парочка уходит счастливая. Через три недели священник Санта-Мариа-Матер-Домини приходит ко мне в тот момент, когда я занимаюсь своей бородой. – «Вы знаете, – говорит он, – кому вы сдали ваш дом?» – «Несомненно, Доменико Бьянки, гондольеру семьи Коломбо, жена которого была беременна. Бедяжка должна уже родить». – «Какой Бианки? Какой Коломбо? какая беременная женщина? – воскликнул священник, краснея. – Этот человек никогда не водил гондолы; это мерзавец, который посмеялся над вами. Эта женщина вовсе не его жена, и когда вы видели ее, она носила под платьем подушку, чтобы симулировать беременность. Ваш дом занят тремя девицами дурного поведения, которые продают вино, шумят по ночам, принимают распутников и скандализируют всю округу. Ваша обязанность прекратить этот беспорядок».
При этом новом ударе я на мгновение впал в ступор, любуясь неисчерпаемой плодовитостью врага. Священник утих, когда я обещал ему положить конец скандалу. Проверяя факты, я нашел положение вещей таким, как он мне рассказал. Я побежал к патрицию из числа моих друзей, брат которого был авогадором – членом Высшего суда республики. По зрелом размышлении авогадор сказал, что случаи ночных скандалов рассматриваются трибуналом по богохульствам, а не Авокарией, что нужна жалоба от священника церкви Санта-Мариа-Матер-Домини, официальный суд с вызовом свидетелей для установления фактов, и я добьюсь правосудия. «Но, – заметил я, – этот вопрос, мне кажется, относится к ведению Авокарии, так как я был обманут хитростью и переодеванием, и эти негодяи вторглись в мой дом, используя хитрость. Будьте великодушны, не ввязывайте меня в сложности судебного разбирательства». – «Ладно, – ответили мне, – завтра утром мы упомянем об этих женщинах в Авокарии. Приходите туда завтра лично, чтобы сформулировать вашу жалобу перед противной стороной». – «Большое спасибо! – вскричал я – Ваше Превосходительство мне советуют подвергнуть себя оскорблениям банды негодяев; благодарю Вас за Вашу добрую волю. Я предпочитаю в таком случае вмешательство трибунала по богохульствам и послушаю, что скажет на эту тему священник». Я пошел к священнику, чтобы обозначить ему следующие шаги, но он стал каркать на меня, как ворон. «За кого вы меня принимаете? – сердито сказал он, – разве вы не знаете трибунала по богохульствам? Там никогда не заведут дело, не проведя предварительно расследование, имели ли место действительные нарушения или это клевета. Мы живем в такое время и в такой стране, где весёлые девицы имеют большой кредит и к их услугам куча ложных свидетелей. Они обратят истину в клевету. Обо мне расскажут в городской управе, и судьи меня сурово поправят, назовут клеветником, разрушителем доброй репутации этих невинных голубей, нетерпимым, мстительным священнослужителем, отправят меня обратно и прикажут в будущем быть лучшим пастырем своего стада. Нет, нет, я не передам никакой жалобы в этот трибунал, даже если весь разврат Венеции установит свой лагерь в моем приходе; это вам нужно очистить ваш дом, и я призываю вас сделать это под страхом наказания, как за смертный грех».
Я спрашиваю у вас: для кого, кроме меня, это дело стало бы источником таких крупных неприятностей? Больше беспокоясь по поводу скандала, чем греха, в котором я чувствовал себя, в сущности, совершенно неповинным, я посоветовался с Паоло Бальби, адвокатом в Совете сорока. «Вы были неправы, – сказал он, – не придя ко мне сразу, прежде чем испортить вашу позицию неосмотрительными действиями. Один из трех авокадоров, мой друг, кратко рассмотрел дело, и оно было бы завершено в течение часа. Остерегайтесь затевать процесс: этот негодяй, будучи осужденным, обратится в Совет Сорока, и вам не избежать по меньшей мере значительных затрат и года утомительных обсуждений.» – «Будьте добры, поговорите с этим знакомым авокадором.» – «Слишком поздно, – сказал Поль Бальби, – мой друг не хочет ничего делать, зная, что его коллега вам отказал. Между авокадорами в вопросе рассмотрения дел соблюдается определенная политика.» – «Да здравствует Политика! – воскликнул я, но Справедливость, – сказали бы вы мне, где она живет?» – «Позвольте мне избавить вас от затруднения. Адвокаты осмотрительные и изворотливые люди, они всё время сталкиваются с самыми сложными проблемами процессуальной жизни, ищут из них выход, поддерживаемые своим спокойствием и ясностью взглядов, что дает уверенность в работе в интересах других людей, и поэтому позволяет не становиться жертвой своих собственных ошибок».