Беспощадная толерантность (сборник)
Шрифт:
Что вы говорите? Новая Великая Война окончилась? Да что вы!
А это вот на головной башне вашего танка что за знак? Герб Ливонии? Значит – вы победили?
Граждане победители, передайте, пожалуйста, нынешним властям, что мы можем быть полезны. Мы готовы и дальше работать, у нас склад забит продукцией, а вот сырье заканчивается. И еды бы немного. Трава по Унылому тупику выедена, если будет засушливое лето,
Что вы говорите? Мы свободны? И мы можем вернуться в свои дома?
Как же… нет, вы не подумайте, нам и здесь хорошо.
Нет, что вы… не надо. Хлеб… ах, это же хлеб…
Спасибо, вы так добры, так добры…
А не могли бы вы спросить у власти, действительно ли мы можем уйти из бараков. Это точно? А у вас есть такой Указ? Нет? Вы говорите, чтобы быть свободным, не нужны Указы?
Извините. Нет, мы пока останемся здесь. И будем работать, конечно.
Как долго? Пока не будет соответствующего Указа.
Олег Дивов
В Коньково мерзкая погода
Гамлет Оганезов по прозвищу Омлет и Али Алиевич Алиев, для друзей просто Алик, возвращались из торгового центра «Кони-Айленд». У Омлета там был магазинчик, у Алика – два.
К Алику с утра прицепилась охрана – похмелиться, потом с него срубил денег на водку бухой пожарный инспектор, потом нетрезвый покупатель обозвал «черножопым кровопийцей». Ближе к обеду, когда Алик вышел съесть бизнес-ланч, пьяный мент, попавшийся навстречу, сделал вид, что не узнал коммерсанта, и невыносимо долго таращился мутным электронным глазом в его паспорт. После обеда приперлась, едва держась на ногах, контрольная закупка – дышала перегаром, роняла кредитки на пол, хватала руками продавщиц.
Алика разбила мизантропия, и он по пути домой сыпал едкими цитатами, запомнившимися со времен учебы на философском факультете.
Омлет, по образованию дизайнер, сочувственно молчал.
В Коньково было холодно и мокро. Шел противный мелкий дождик.
Мэрия обещала исправить погоду к вечеру, но вчера. Сегодня мэрия обещала к вечеру починить юго-западный метеогенератор.
На перекрестке надрывно гудели машины. Сверху затормозил монорельс, повалили наружу вьетнамцы. Поезд тронулся в сторону Чертаново, из окон градом сыпались пустые винные пакеты и водочные стаканчики.
– Спокойно, это иллюзия, – сказал Алик, зябко ежась. – Это все плод моего воображения. Но оно, наверное, совсем больное, если я вообразил, что живу и работаю в Коньково!
Омлет недоверчиво покачал головой.
– А мой психотерапевт расценки поднял… – пожаловался Алик. Брезгливо пнул бутылку, катившуюся под ноги, и добавил негромко: – Говорит, трудно ему со мной. Я и не думал, что он расист.
Омлет горестно шмыгнул носом.
Друзья проходили мимо дешевого бара для русских, когда с грохотом распахнулась дверь и на улицу вылетел, растопырив конечности, некто Прыщ, барабанщик местной киберпанк-группы «Худо».
Гремя цепями, шипами и заклепками, Прыщ спикировал в лужу, подняв фонтан коричневых брызг.
– Бля! – заорал Алик, отпрыгивая.
Омлет достал белоснежный носовой платок и принялся молча собирать грязь со своего кашемирового пальто.
Прыщ ворочался в луже, устраиваясь поудобнее.
– Господи! – простонал Алик. – Ну как же задолбали эти русские! Просто житья от них нет. Не могу я тут больше, уеду к тетке в Чикаго, давно она меня зовет…
– А в Чикаго негры, – сказал Омлет.
– У наших своя территория, негры туда не ходят. Знают, что зарежем.
– А русские?
– О да. Русские ходят везде…
Они стояли над лужей, в которой уютно булькал Прыщ.
– Вот же скотина… – пробормотал Алик. – Спорим, он даже не простудится, эндемик хренов. Он же местный, ему тут климат. А мы – чужие.
– Ну, мне направо, – привычно сказал Омлет. – Тебе налево. До завтра?
– До завтра, – вздохнул Алик, пожимая ему руку.
– Чикаго-Шмыкаго, – сказал Омлет. – Забудь, нах. Мы в Коньково. «Коньково» – это такое состояние души. Когда вот-вот двинешь кони, но все еще почему-то живой.
Алик грустно кивнул.
Их русские жены, эти жирные клуши. Их русские любовницы, эти алчные шлюшки. Их русские поставщики, эти ласковые расисты. А дети-полукровки, эти наглые высокомерные москвичи?! Какой тут, нах, Чикаго-Шмыкаго. Алик с Омлетом давно влипли. Потом увязли. И пропали.
Друзья поочередно харкнули Прыщу на косуху и разошлись по домам.
Оба понимали, что вырваться из этого ада им уже не суждено.