Беспощадный любовник

Ларк Софи

– Кто вы? – спрашивает он. – Вы работаете на Флореса?

Я не знаю, кто такой Флорес, и мне все равно.

– Мы так не играем, – напоминаю я ему. – Я задаю вопросы. Ты отвечаешь.

– Я не обязан играть в твою гребаную игру, малыш.

Эдвардс кивает в сторону своего старого табельного пистолета, висящего в кобуре на подлокотнике кресла. Я приподнимаю бровь, делая вид, что впечатлен.

– Ты видишь это, Себ? У него есть пистолет.

Мы с Себастьяном встречаемся взглядами. Затем, в то же мгновение,

Себ использует свою здоровую ногу, чтобы выбить натянутые стойки шезлонга, в то время как я выбиваю пистолет и кобуру из пределов досягаемости Эдвардса.

Стул рушится под ним, и он падает назад. Он размахивает рукой, пытаясь схватить свой пистолет. Я опускаю свой ботинок на его руку, пригвоздив ее к месту.

Себастьян проделывает то же самое с другой рукой Эдвардса. Теперь он лежит на траве, смотрит на нас снизу вверх и воет от ярости.

– Тихо, – рявкаю я, – Или я засуну тебе в рот один из этих грязных носков.

На Эдвардсе под сандалиями надеты вонючие шерстяные носки. Он тут же замолкает, лучше меня зная, насколько это отвратительно на вкус.

– Чего ты хочешь? – рычит Эдвардс.

– Я же говорил тебе, – говорю я. – Три вопроса. Первый, кто стрелял в Мэтью Шульца?

– Откуда, черт возьми, мне знать? – говорит Эдвардс.

– Неправильный ответ. – Я киваю Себастьяну. Он ставит другой ботинок на горло Эдвардса и начинает надавливать.

Эдвардс задыхается и булькает, его лицо становится красным. Себ немного ослабевает давление, и Эдвардс кричит:

– Я не знаю! Никто не знает!

Себ снова начинает давить на его горло, и Эдвардс бормочет что-то, чего я не могу разобрать.

– Полегче, – говорю я Себу. Затем, обращаясь к Эдвардсу:

– Последний шанс. Что ты там говорил?

Эдвардс давится и задыхается, издавая кашель с мокротой.

– У него было много врагов, – говорит он.

– Кто конкретно?

– Каждый мог им быть. Люди говорили, что он работал с отделом внутренних расследований, сдавал других копов.

– Так кто хотел его смерти?

– Я НЕ ЗНАЮ! – воет Эдвардс. Себ снова поднимает ногу, и он кричит:

– Все, что я знаю, это то, что мы должны были быть в парке той ночью. Чтобы ответить на звонок.

– Какой звонок?

– Насчет стрельбы. Только я не знал, что это будет стрельба, пока мы не добрались туда.

– Кто сказал тебе быть там?

Эдвардс извивается, пытаясь вырвать свои запястья из-под наших ног. Он зажимает рот и мотает головой из стороны в сторону, как малыш, пытающийся отказаться от еды.

– Кто? – требую я, надавливая на его запястье, пока не слышу, как щелкают сухожилия.

– Оуууу! – воет Эдвардс. Затем, когда Себ начинает давить на его шею в последний раз, он задыхается:

– Броуди! Это был Броуди!

Я киваю Себу, чтобы он оставил его в покое.

Затем я убираю вес с руки

Эдвардса, чтобы он мог сесть и с угрюмым выражением лица потереть запястья.

– Броуди сказал тебе быть там той ночью? – спрашиваю я.

– Да.

– Ты получил записи с камер наблюдения, на которых запечатлена стрельба?

– Да. Но я никогда их не смотрел. Я отдал их своему напарнику. Куп должен был внести их в протокол. Но вместо этого они исчезли.

– Удобно, – говорю я.

– А тебе какое дело? – бормочет Эдвардс, свирепо глядя на нас с Себом. – Вы не копы. Кто ты, черт возьми, вообще такой?

– Я тот парень, который не собирается убивать тебя сегодня вечером, – говорю я ему. – Можешь не благодарить.

Отбросив его пистолет подальше, я киваю Себу, и мы возвращаемся к внедорожнику.

Когда мы забираемся внутрь, он спрашивает:

– Ты знал, о ком он говорил? Этот Броуди?

– Да, – киваю я. – Я знаю, кто это.

Я видел фотографию, на которой он вручает медаль Логану Шульцу.

23. Камилла

Сегодня я буду грабить банк.

Это кажется совершенно нереальным. Когда я стою на своей крошечной, грязной кухне, все выглядит настолько обыденно и знакомо, что я не могу представить, что занимаюсь чем-либо, кроме привычных занятий – готовки, уборки или работы в автомастерской.

И, тем не менее, сегодня вечером я превращусь из (в основном) законопослушного гражданина в отъявленного преступника.

У нас с Неро есть свой план. Я знаю, что я должна сделать.

И все же я не могу не сосредоточиться на тысяче способов, которыми все может пойти не так. Если я забуду хоть одну часть плана. Если совершу хотя бы одну ошибку...

Нет. Этого не произойдет.

Я пытаюсь представить себе своего папу в тот самый раз, когда он впервые показал мне, как разобрать двигатель и собрать его снова.

Машины – вещи сложные. Ты сама должна быть как машина. Нет места ошибкам.

План – это один большой двигатель. Мне следует быть организованной и точной, как никогда раньше.

Я сильно напряжена в течение первой половины дня. Напоминаю Вику, что у него смена в «Стоп-энд-Шоп» после школы. Убеждаюсь, что он не забыл взять свою сумку с обедом из холодильника. Приношу папе завтрак в постель. Меняю пару тормозных колодок в мастерской. Потом готовлю обед для папы. На этот раз он в силах сесть за стол и поесть вместе со мной.

– Ты в порядке, доча? – спрашивает он. – Ты выглядишь бледной. Ты не заболела?