Беспредел

Поволяев Валерий Дмитриевич

...Ох и пьянка же это была, ох и пьянка! Лихая, с магнитофонным грохотом и чмоканьем в донышко опустошенных стаканов, с матом и песнями "а-ля Высоцкий", с сигаретным дымом и танцами-шманцами-обжиманцами... Танцевали прямо на осколках битой посуды, в лужах крови.

Весь Орел, кажется, гудел от беспутного веселья молодых людей, собравшихся в доме № 5 по улице Цветаева, но, когда восстанавливали детали этого лихого загула, оказалось: никто особого ничего и не видел, и не слышал. Ни воплей, ни песен, ни предсмертных хрипов... Впрочем, все видели и все слышали.

А происходила пьянка в квартире

Петрачковых, матери и дочери, 46-летней Валентины Захаровны и 18-летней Наташи. И мамаша, и дочка, надо заметить, пить умели ну не хуже мужчин, и так же, как мужчины, они научились целовать донышко опорожненного стакана.

Среди гостей в тот вечер, плавно перешедшего в ночь, находились самые разные люди: неработающий Виктор Свистунов по кличке Свист, его приятель Леха Стебаков по прозвищу Портной, он действительно был портным, работал в ТОО "Шевро", мать четверых детей Татьяна Алексашина, бывший курсант военного училища, а потом - студент-неудачник Орловского пединститута Олег и другие. Людей было много, они менялись, будто фигурки в некоем странном зловещем калейдоскопе. Кроме постоянно действующих лиц застолья, были еще лица временные, которые то появлялись, то исчезали: всякие Лены, Ромы, Ирины, Гришки и так далее. Всех имен и не упомнить.

Первой закосела многодетная мать, Татьяна Алексашина. Уже ночью стрелки приближались к той самой поре, когда из всех щелей начала вылезать нечистая сила, - Татьяна стала материться по-черному, громко стучать по столу и петь одну и ту же, набившую оскомину песню "Ромашки спрятались, поникли лютики". Но с песней она не справлялась, срывалась, из глаз ее лилась мокреть: видать, эта песня была сочинена про нее, бедолагу... Хозяйке дома, младшей Петрачковой, Татьянино мычание надоело, и она, морщась брезгливо, подошла к Олегу Лановскому:

– Выведи ее! А то она мне всю квартиру своими соплями испачкает.

– Сейчас!
– Лановский готовно поднялся со стула.

Но Татьяна Алексашина уходить не пожелала, ей это вообще показалось обидным.

– Водка-то на чьи деньги куплена?
– прокричала она в лицо Наталье. Отдай мне мои деньги, и я уйду!

Наталья даже ответить не успела, как к Алексашиной подскочил мгновенно вскипевший Свист, заполыхал, зафыркал, будто чайник на газовой конфорке, и ударил Татьяну кулаком в лицо. Потом ударил еще раз. Татьяна упала. Ее подхватили за ноги и потащили, как куклу, на кухню. Свист шел следом и продолжал бить Алексашину ногами. Да все по голове, по голове, по лицу. Никто даже не думал остановить его. Наталья Петрачкова поморщилась:

– Все, сортиром в квартире запахло. Она нам все изгадит. Волоките ее не на кухню, а на улицу. Пусть там проспится.

Свист, Лановский и молодой их помощник Гришка Курганов выволокли Алексашину на улицу, дотащили до лесопосадки, проходившей неподалеку от дома и бросили.

В час ночи Курганов обеспокоенно проговорил, обращаясь к Свисту:

– Надо бы посмотреть, что там с этой коровой происходит... А?

Многоопытный Свист согласился с юным приятелем.

По дороге Курганов подобрал серый силикатный кирпич, здоровенную такую дуру...

– Зачем?
– спросил Свист.

– Вдруг пригодится, - туманно отозвался Курганов.

Алексашину нашли сразу, она лежала в кустах без сознания; в темноте белели широко раскинутые ноги, из черного разбитого рта вырывался тяжелый хрип. Свист произнес с удовольствием:

– Живучая, курва!

– Женщины живучи, как кошки, - знающе подтвердил Курганов.
– Это известно всем, - он оглядел широко раскинутые ноги Алексашиной и сладко поцецекал языком: - А не кинуть ли нам в бой застоявшегося коня?
– Курганов выразительно похлопал себя по ширинке.

– В таком виде не употребляю, - гордо отказался Свист.

Курганов сдернул с Алексашиной трусишки, пристроился к ней бочком... Затем, закончив дело, взял в руки кирпич и, подкинув его для ловкости, несколько раз врезал им Алексашиной по голове. Та перестала хрипеть. Свист действия напарника одобрил:

– Правильно. Иначе она, очнувшись, незамедлительно сдаст нас ментам.

– У меня такое впечатление, что она еще жива, - подумав, произнес Курганов.

Свист молча взял в руку кирпич и несколько раз с силой ударил им Алексашину по голове. Его удары были сильнее ударов Курганова и, судя по всему, оказались решающими: Татьяна Алексашина была хоть и живуча, но ударов Свиста не выдержала.

– Вот теперь, кажется, все, - Свист удовлетворенно вздохнул.

Когда возвращались, Курганов зашвырнул кирпич в кусты.

– Улика. А улики нам ни к чему.

Впоследствии следователи Орловской прокуратуры насчитали на теле Алексашиной 88 ран. Восемьдесят восемь!

Вернулись в квартиру, а там дым коромыслом, веселье бурлит пуще прежнего, в доме появились свежая выпивка и новые музыкальные записи пришел Рома Васильков и принес магнитофон. А может, он ушел, но магнитофон свой оставил, кто разберет? Все в этом доме перевернулось. И весело было, очень весело.

Свист и Курганов замыли кровь, освежились одеколоном и как ни в чем не бывало включились в веселье. Ох и лихо же получилось все! Из Ромкиного магнитофона выжали все, что могли... Угомонились где-то в четыре утра, когда за окнами забрезжил рассвет, - попадали замертво. Надо было хотя бы немного поспать, отдохнуть, чтобы утром вновь заняться трудным делом отдыхом.

Проснулись в десять часов. Пришла Наташкина мама Валентина Захаровна, принесла бутылку водки. Растолкала Свиста:

– Эй, кавалер! Поухаживай-ка за дамой, открой посудину. Выпить пора! У нас ведь как водится: если с утра не глотнешь немного живой воды - считай, весь день насмарку, за что ни возьмись - все из рук валиться будет. Поднимайся, кавалер!

Свист кряхтя поднялся. Открыл бутылку, налил полстакана опухшей, с крошечными оплывшими глазками Валентине Захаровне - тоже, видать, время недурно провела женщина, - и себя не забыл, налил чуть больше. С сожалением посмотрел на полуопустевшую бутылку.

– Хор-роша, зар-раза, да больно быстро тает.

Валентина Захаровна с этим утверждением была согласна: действительно быстро тает. Будто снег на горячем солнце. Закусывать было нечем. Выкурили по сигарете, послушали сами себя: что там организм подсказывает? А организм подсказывал одно: надо бы продолжить начатое дело. И вообще борьбу с зеленым змием прерывать нельзя ни на минуту.