Беспредел
Шрифт:
Лицо его сделалось потным, щеки покраснели, отекли, слипшиеся, ставшие очень маленькими глаза тоже отекли, изо рта резко пахло чесноком, коньяком и конфетами, и этот сложных дух вызывал не то чтобы неприятие - физическую оторопь, столбняк.
– Нет!
– очнувшись, выкрикнула Оксана, и Крокодил Гена снова надавил ей локтем на горло, потом ухватил ее за волосы и оттянул голову назад. Засмеялся хрипло и сладко:
– А шейка-то у тебя вон какая нежная, одного взмаха ножа хватит, чтобы распластать ее от уха до уха.
Крокодил Гена получил то, что хотел, - Оксану. Потом выпил немного "бормотухи", выдаваемой
А Крокодил поднялся тем временем с тахты, прошел в прихожую и с усмешкой посмотрел на Оксанины старания:
– Ну-ну!
Затем схватил Оксану за руку, утащил в комнату и бросил в кресло. Приказал:
– Сиди тут, пока я не прикажу тебе встать!
Это был голос повелителя, крупного деятеля отечественного бизнеса, "нового русского", крутого человека. Некоторое время Крокодил бодрствовал, потом сдался - сон сморил его.
Оксана вторично попыталась выбраться из квартиры, минут десять ковырялась с замком, пробовала поддеть блокирующий язычок шпилькой, но у нее ничего не получалось. Она вернулась, села в кресло и долго, ненавидяще глядела в лицо Крокодила, ругала себя за доверчивость, за то, что купилась на очень дешевый прием, думала о том, сколько же девчонок, мечтавших о работе и хорошей зарплате, сидели в этом кресле, и ей хотелось скулить от обиды и унижения.
Она даже подумала о том, а не взять ли ей нож, не полоснуть ли этого самодовольного самца лезвием по горлу? Едва у нее возникла эта мысль, как Крокодил открыл крохотные, заплывшие от хмеля глаза и произнес неожиданно звучным и трезвым голосом:
– Не дури!
– лениво пошевелив плечами, добавил: - Если будешь дурить, никогда не выйдешь из этой квартиры. Понятно?
В голосе Крокодила проклюнулись стальные нотки. Оксана поняла: он действительно убьет ее. Ей сделалось страшно, предательски задрожали коленки, руки, запрыгали губы. С трудом она взяла себя в руки. Надо было хитрить, искать выход.
Ночная квартира была чужой, холодной, такой холодной, что хотелось натянуть что-нибудь на плечи.
Дома ее ждал муж, ждал сынишка... У Оксаны на глаза навернулись слезы, она шмыгнула носом и достала из кармашка платок. Крокодил Гена вновь открыл глаза - слух у него был звериным. Тяжело посмотрел на Оксану, облизал влажным языком губы и снова смежил веки. Оксане стало страшно, внутри возникло что-то сосущее, будто к ней прицепился упырь и пил ее кровь, она вновь съежилась, но в следующий миг подумала, что будет худо, если Крокодил Гена засечет ее страх. И Оксана робко, будто девчонка, влюбившаяся в грозного медведя, улыбнулась Крокодилу.
Взгляд Крокодила Гены сделался мягче, он кивнул Оксане, привычно закрыл глаза. Стало понятно, что находилась она на верном пути. Когда Крокодил в очередной раз разжал тяжелые сонные веки, бодрствующая Оксана вновь улыбнулась ему.
Ей удалось усыпить бдительность Крокодила Гены, утром он выпустил ее. Перед тем как открыть дверь, спросил, буравя Оксану зрачками, будто медленно вращающимся сверлом, она даже чувствовала, как он пытается проникнуть в ее мозг:
– Ты обижаешься на меня?
– Нет, - стараясь, чтобы голос звучал как можно беспечнее, проговорила Оксана, - вначале было немного, а сейчас прошло.
Взгляд Крокодила Гены потеплел.
– Ладно, - он принял прежний надменный вид крупного, прямо-таки выдающегося бизнесмена, для которого всякие "Крайслеры" и "Мерседесы" мелочь пузатая, шестерки, лишь отнимающие время, - ладно, - повторил он и открыл дверь.
Очутившись на улице, Оксана заплакала. От того, что смогла выжить в мрачной "интимной" обстановке Крокодиловой квартиры, от того, что не сорвалась, освободилась. Отплакавшись, нашла в сумке жетончик, позвонила домой, предупредила мужа, чтобы не беспокоился. Тот, слава Богу, все понял так, как надо, хотя голос его был хриплым от бессонницы, встревоженным, и пошла в ближайшее отделение милиции писать заявление...
Так Крокодил влип. Пришедшим милиционерам он долго не давался в руки, извивался угрем, бегал то на кухню, то в комнату, то на лестничную площадку, и ничего в нем уже не было от "нового русского". Был человек, что четыре раза попадал за решетку и, судя по всему, прошел не все тюремные науки, коли уж ему захотелось продолжить "образование".
Так что было понятно, почему в таком хорошем настроении находится прокурор Панасенко. Оксана Валерьевна Новикова отступать не собирается, вещественные доказательства через час уже были собраны, в том числе и кухонный нож, и белье с подозрительными следами, похожими на пятна от мороженого, и даже имелись "отпечатки, снятые с полового члена". Я, честно говоря, первый раз в жизни встречался с подобными отпечатками. Как говорится, век живи - век учись. И, кроме этих специфических отпечатков, кое-что еще...
Так что сидел Крокодил Гена четыре раза, будет теперь сидеть в пятый. Это точно, Панасенко был уверен в этом. И изображать в лагере "нового русского", не признающего семгу и сервелат за еду, вряд ли Крокодилу Гене удастся - за колючей проволокой существуют совсем другие законы.
Операция "Золотой луидор"
Театральный Петрозаводск хорошо знал Надежду Пантелеймоновну Вильчинскую - концертмейстера, актрису, заслуженного деятеля культуры, педагога, просто хорошего отзывчивого человека, отмеченного многими артистическими регалиями, медалями, званиями, грамотами. Вильчинская интересовалась всем и вся, подкармливала студентов, сочиняла записки о прошлой своей жизни и о жизни покойного своего мужа, директора республиканского национального театра, продолжала заниматься музыкой и вести активную светскую жизнь - и это несмотря на свои восемьдесят шесть лет...
В доме у нее всегда было много народу, особо она привечала студентов, помогала решать их личные проблемы, мирила влюбленных, совала в руки голодным бутерброды, дарила свои вещи и украшения молодым и бедным - в общем, мировая была старуха! Редкостная. Профессор человеческих душ.
Студентам она сама, собственноручно, подавала пальто. Те, естественно, смущались: как можно? Но Надежда Пантелеймоновна замечала вполне резонно:
– Еще как можно! Даже сам великий Станиславский подавал пальто студентам, когда те приходили к нему домой.