Беспризорщина
Шрифт:
Под огромной березой и десятком березок поменьше, стояли три странных сооружения из рекламных щитков и обрезков досок, с выведенными в крышу трубами. Над одним, длинным и похожим на сарай, красовалась надпись синей краской «Прием вторсырья». К нему вела торная и довольно ровная дорога. Чувствовалось, что грузовики сюда приходят практически каждый день. Рядом находилось больше десятка чугунных ванн, заполненных водой до краев. Дверь в крайнее сооружение с корявой надписью углем «Контора», была распахнута настежь и оттуда доносились голоса. Третье сооружение никаких надписей на себе не имело. Кульков пояснил:
– Там наш
Рядом с дверью в контору стояло человек тридцать бомжей. На некоторых красовались передники из плотных полиэтиленовых мешков. В руках у всех имелись точно такие же, как у Ленки и Иваныча палки с крючьями и мешки. На головах большинства красовались настолько грязные бейсболки, что нельзя было понять какого цвета они были раньше. Женщин среди них было всего три. С испитыми лицами, в синяках и ссадинах, старательно спрятавшие колтуны из волос под драные спортивные шапки и платки. Иваныч и Ленка выглядели среди этого оборванного сброда чистенькими аристократами.
Появление незнакомой девчонки заставило всех замолчать. Все принялись разглядывать Горбунову. Причем даже не скрывали этого. Просто уставились и все. Кульков поздоровался с некоторыми мужиками за руку и представил ее:
– Внучку вот привел сегодня. Сама подработать захотела. Хочет какой-то костюм себе купить. Ее Ленкой звать, так что прошу не обижать…
Из конторы вышел крепкий симпатичный мужик невысокого роста в чистом спортивном костюме и почти новых кроссовках. Чувствовалось, что за собой он следит. Под глазами набрякли тяжелые веки, указывая, что человек пьет. Русые волосы были аккуратно подстрижены. Во всем его облике сквозило – «я еще не опустился окончательно». Посмотрел на Иваныча светлыми глазами и протянул старику руку:
– Здорово, философ! Значит, внучку привел? Я через двери услышал. – Серо-голубые глаза грустно смотрели на Ленку: – Молоденькая… – Вздохнул: – Ладно. Работай, девка. Я не против…
Издалека донеслось гудение и все торопливо направились наверх «гор». Кульков взял девчонку за руку и потянул за собой:
– Идем, а то все расхватают…
Мусорка еще только начала поднимать кузов, а люди уже кинулись вперед, выхватывая летевшие пакеты и даже отдельные предметы, не обращая внимания на опасность быть засыпанными отходами или задавленными кузовом. Люди толкались, злобно переругивались, а порой и били друг друга. Отъехала первая и сразу подошла вторая машина, затем сразу третья.
Горбунова поддалась общему настрою и торопливо выхватывала из кучи вонючего хлама все, что могло иметь хоть какую-то ценность. Ее зоркие глаза замечали многое, хотя и слезились от резкого запаха помойки. Она искренне радовалась, что у Иваныча оказались респираторы и эти шлемы. Бомжи на нее то и дело оглядывались, вполголоса матеря, но никто не рискнул отобрать у нее хоть что-то. Вскоре она набила мешок до половины и он стал тяжелым. Машины уехали. Большая часть отбросов была уже разобрана и мужики искали «добычу» уже не так яростно. Беззлобно матерились между собой, а порой и хвастались находками. Иваныч, постоянно находившийся поблизости от Ленки, протянул пустой мешок и похвалил, приподняв респиратор:
– Молодец! Собирай то, что еще не разобрано, пока я мешки в шалаш унесу. У тебя глазки позорче моих, да и скорость повыше. Скоро еще машины подойдут…
Он успел унести к шалашу
Иваныч оттаскивал заполненные мешки в сторону. Он видел, что Ленка значительно опережает его по скорости собирания и добровольно взял на себя обязанности по оттаскиванию. Девчонка в это время старательно копалась дальше. Горбунова устала. Кульков подбодрил, оттаскивая в сторону еще два мешка:
– Скоро мусорки перестанут ездить. Еще немного покопаемся и пойдем разбирать найденное. Это ты с непривычки устала быстро…
Действительно, часа через два машины вдруг перестали ездить. Тракторист, проехав еще несколько раз по свежему хламу и примяв его, заглушил трактор и куда-то исчез. Жители свалки продолжали копаться в отходах, раскидывая мусор во все стороны и стремясь добраться до того, что засыпано и осталось целым.
Ленка старательно рылась в отходах, раскидывая крючком ненужное. Как все молоденькие дурочки часто поднимала флакончики из-под духов и подняв забрало, нюхала. Если в пузыречке что-то оставалось, она кидала его в мешок и продолжала рыться дальше. Порой она удивлялась – как много выбрасывается вполне приличных вещей и обуви, которые могли бы пригодиться тем, кто не в состоянии купить. Она, уже не спеша, успела насобирать больше мешка разных шмоток и немереное количество сапогов, туфель, босоножек, кроссовок. Большая часть была даже не порвана. Люди выбрасывали обувь из-за отсутствующего шнурка, полетевшей молнии, стертого каблучка или просто оттого, что обувь «не модная». Кое-что разошлось по шву и обувь вполне можно было зашить и носить дальше. Наконец Иваныч скомандовал:
– Все, Ленка! Идем разбирать, да сдавать надо. Наш приемный пункт только до восьми вечера работает, а мы с тобой сегодня много нахватали…
С трудом перетаскали набитые «под завязку» мешки до шалаша. Горбунова вздрогнула: самодельное жилище было «окружено» пузатыми мешками. Кульков достал из угла шалаша несколько клетчатых грязных сумок и скомандовал:
– В эту бутылки… В эту банки… Для бумаг… Обутку и шмотки в кучу кидай. – Посмотрел на солнышко и предложил: – Давай в кустах все разбирать? Комарья пока нет… Поесть и потом успеем.
Ленка согласилась. Стащили респираторы и пластиковые шлемы, спрятав в пакеты. Горбунова оттащила пару мешков в тень и осторожно вытряхнула содержимое. Звякнули бутылки и стукнулись банки. Они сумели разобрать собранное за пару часов. Сидели рядышком на траве и переговаривались. Девчонка рассказала свою коротенькую биографию, не скрыв того, что убила дядьку. Она чувствовала доверие к старику. Смущаясь, рассказала о ночных злоключениях и побеге. Иваныч внимательно слушал. Потом по-родственному обнял ее за задрожавшие плечики и погладил по голове, словно маленькую. Ленка прижалась к нему, обхватив за пояс и расплакалась. Он не утешал словами, лишь продолжал гладить по голове и вздыхал тяжело, по-стариковски. Коротко рассказал о себе: