Бессердечный принц. Раскол
Шрифт:
Когда я был маленьким, мне казалось, что мраморные стены вот-вот поглотят меня и утащат в неизведанный мир. Как чудаковатую Алису, побежавшую за кроликом. Иногда во время своих прогулок по дворцу я заставал здесь прабабушку Анастасию в полном одиночестве. Стоя посреди зала, она разглядывала горизонтальные перекрытия, украшенные лепниной, и ловил едва слышимые вдохи.
Она часто говорила о балах из детства, красочно описывала празднование трёхсотлетия династии Романовых. Прабабушка всегда сокрушалась, что в России больше не устраивают торжеств подобного масштаба. В стране, раздираемой противоречиями,
В ушах до сих пор звучала канареечная трель оживших скрипок и слышался стук каблуков по паркету. Вальс, полонез, англез, гросфатер, полька, кадриль и мазурка — бесчисленное количество танцев, от которых у обычного человека шла кругом. Она и у меня тогда кругом пошла. Уж очень яро пировала вся аристократия страны, будто праздновали свой закат и пытались урвать немного веселья перед тяжелыми временами.
Наверное, нечто похожее чувствовалось на последнем балу Николая II. За несколько лет до переворота.
— Задрапируем стены, чтобы присутствовал живительно синий с фиолетово-красным оттенком. Ох, нужно обязательно пригласить современных музыкантов. Мы же не настолько отсталые, чтобы довольствоваться классикой.
Насыщенный рокот с хрипотцой и мягкими переливами разлетался по залу, точно стая бабочек. Голос у Екатерины Павловны был звучный, мощный, как-то раз отец в шутку предложил ей стать певицей. Я не заметил ее маленькую фигурку за спинами остальных, но на слух узнал моментально.
Рвано двигаясь, она обошла стоящего впереди Андрея, отчаянно прикрывавшего ладонью рот от зевоты, и попала в поле зрения. Жемчужный отблеск ее костюма очень дисгармонировал с простой одеждой Вильгельмины. Если тетка в такую рань выглядела, словно у нее впереди еще пять светских раутов, то эрцгерцогиня предпочла удлиненный пиджак мужского кроя, топ и джинсы.
Никаких платьев, деловых нарядов или замысловатых украшений. Светлые локоны мягкими волнами спускались на спину, в то время как у Екатерины Павловны русые пряди умелый стилист заколол в высокую прическу. На лице Вильгельмины минимум косметики, а у тетушки на губах алела красная помада.
Бледными молями за моей «невестой» двигались баронесса Вильчек и графиня Хотек. Валерия Сергеевна Олсуфьева вместе с Тамарой Генриховной Фредерикс держались чуть в стороне от принцессы с ее фрейлинами. Судя по их кислым лицам, они уже познакомились с надменными австро-венгерками и не пришли от них в восторг.
Даже хохотушка-баронесса Фредерикс, чья россыпь морщинок у рта намекала на веселый и добродушный нрав, не прониклась к этим особам дружелюбием. Что уж говорить про Валерия Сергеевну, которая славилась своей строгостью в отношении этикета и уставленных при дворе порядков. Вот сейчас она негодующим взором проводили и Вильгельмину, и ее фрейлин в схожих с эрцгерцогиней нарядах.
— Стойте здесь, — тихо приказал я черносотенцам, чьи безмолвные тени замерли за спиной.
Рассредоточившись, мои охранники быстро растеклись по залу и заняли удобные позиции. А я, как положено хорошему наследнику престола, натянул на лицо самую милую из своих улыбок и двинулся вперед.
— Тетушка!
Екатерина Павловна подпрыгнула, отчего два локона у ее круглого личика спружинили. Голубые, как у Андрея, глаза прищурились, а губы тотчас растянулись в улыбке. Прижав ладонь к груди, она прогнала с черт раздражение и практически бросилась мне на встречу с показной радостью.
— О, мой милый Алекс!
Подобной вольности в обращении к императорскому наследнику я не удивился, а вот тому, что тетка позволила подобное при Вильгельмине и посторонних людях — очень. Та же Валерия Сергеевна придержала на переносице очки в тонкой оправе, как бы возмущаясь поведению подруги. Тамара Генриховна незаметно толкнула ее локтем и растеклась пышным эклером в подобии реверанса вместе с остальными.
— Ваше императорское высочество, доброе утро, — услышал я хор нестройных голосов, ловя воздушный поцелуй в миллиметре от щеки.
— Доброе, дамы. Кузен, — мой взгляд метнулся к Андрею, который усиленно изображал статую у колонны.
— Алекс, — подражая матушке, выдал он уныло.
— Ах, милый племянник, ты выглядишь очень уставшим, — Екатерина Павловна с цепкостью бешеного пса схватила мои руки и стиснула под пиджаком запястья. Отступив на шаг, она осмотрела меня с ног до головы. — Вылечился?
О, кажется, я услышал искреннюю озабоченность?
— Я и не болел.
— Но тебя ранили!
— Мелочь, — отмахнулся я, затем аккуратно освободился от хватки Екатерины Павловны. — Обычная царапина.
— За подобные вещи нужно наказывать по всей строгости закона. Пора вернуть расстрелы, а не кормить из наших налогов этих отбросов из красных, — поджала губки Валерия Сергеевна и поправила очки.
— Barbarei, — то ли выплюнула, то ли прошипела Изабелла Хотек.
Маргарита Вильчек на сей раз промолчала, а Вильгельмина тихонько шикнула.
— У вас есть что сказать, графиня? — Екатерина Павловна развернулась к ним. — Что именно вы посчитали «дикостью»?
— Преступников, конечно, — поспешила ответить за фрейлину Вильгельмина и бросила на меня умоляющий взгляд. — Терроризм — всегда дикость.
Хмыкнув, я сунул руки в карманы брюк, наблюдая за женским противостоянием. Пока выиграла тетка и ее подруги, а эрцгерцогиня с фрейлинами теряли позиции с каждой секундой. Попытки Вильгельмины сгладить очередной выпад своих подруг разбивали о ледяную стену неприязни со стороны моей родни. Причем выросла она задолго до их встречи, ведь Екатерина Павловна никогда не поддерживала отца в стремлении женить меня на иностранной принцессе.
Но с радостью бы провернула такой ход с сыном. Ведь тогда его положение при дворе укрепилось бы.
— Моя дорогая, — сменила гнев на милость Екатерина Павловна, — я с вами совершенно согласна.
— Да, да, — закивали ее подруги.
— Цирк, — пробормотал я под нос, заметив, как от стены отделился еще один участник этого балагана.
— Доброе утро, ваше императорское высочество.
В нос ударил яркий запах болот и тины, когда мавка вышла из тени. Бледную кожу лица немного прикрывали иссиня-черные волосы с характерной зеленой прядью посередине. Пока нелюдь в белом платье до пола делала мне поклон, я продолжал бесстыдно рассматривать ее. Потом выжидающе приподнял брови и попросил назваться.