Бессмертие оптом и в розницу
Шрифт:
— А вы кто такие будете? — с подозрением спросила агрессивная старуха.
— Мы — комиссия из Москвы, — веско сказал Лева.
Это возымело действие. Старуха поправила сбившийся платок и с уважением поглядела на него.
— Ну, если из Москвы, тогда расскажу. Вот и рассудите потом, что с этими окаянными делать — в тюрьму их или еще куда.
— Так что? — поторопил ее Кузьма. — Выкладывайте, бабушка, что привело вас сюда.
— Вот они привели, — старуха махнула скалкой в сторону съежившихся в углу разнобородых братьев. — Я как сказала
— В какой крик? — попытался вклиниться рыжебородый. — Он же лежал, ничего не говорил и не слышал! Мы же хотели ему сказать…
— Замолчи! — рявкнула на него бабка. — Ишь, какой шустрый! Не слышал! Спал он!
— Он же сам говорил, что выбросить ее хочет, да сил нет…
— Эк, вспомнил! Это он когда так говорил! А последние годы часто плакал над ней, горевал, что не смог подарить ему картину. По почте не принимают, машины у нас нет, да и на поезде ее в Москву не повезешь. Беда, одним словом.
— Что-то я в толк не возьму, кому он хотел подарить ее? И почему плакал? — Марина решила наводящими вопросами прояснить запутанную ситуацию.
— Юрию Алексеевичу, — выпалила бабка.
— Кто такой Юрий Алексеевич? — осторожно спросил Лева. — Ученый?
— Космонавт, — снова заорала вредная старуха. — Первый космонавт! Он ему хотел подарить картину! И не смог.
— Простите, — не поняла Марина. — А плита эта каменная при чем? Он картину не смог подарить, а плакал над плитой. Почему?
— Так она же и есть картина. — Старуха посмотрела на Марину как на душевнобольную. — Дед мой над ней корпел целый год, старался, готовил подарок для Юрия Алексеевича. А он до нас не доехал, хотя совсем рядом был. И как нам ему ее передать в Москву, если она весит килограмм двести? Или триста?
Лицо Кузьмы, который с тревогой вслушивался в этот странный диалог, исказила гримаса отчаяния:
— Так эта наскальная роспись — дело рук твоего деда?
— А ты думал? Давно это было, считай, полвека прошло, чуток меньше. Весь инструмент в доме извел. Хочу, говорит, вечное создать, в камне. Чтобы и потомки помнили первые полеты в космос. Внизу — это Земля, наверху — Луна. На Земле люди радуются полету человека в космос.
— Значит, вот там, в этой штуке, сидит наш космонавт?
— Наш, — с гордостью произнесла старуха. — Наш первый советский космонавт!
Кузьма удрученно опустился на свободный стул. Марина и Лев Валентинович изо всех сил сдерживали смех. Вдруг Кузьма встрепенулся и, повернувшись к бабке, с нажимом спросил:
— А с двумя головами кто — тоже космонавт?
— Нет, это собачки.
— Какие собачки? — почти прорыдал несчастный журналист.
— Белка и Стрелка. Они раньше человека в космос полетели. И дед мой говорит — пусть им памятник тоже останется.
Чтобы не обидеть Кузьму, Марина, сделав серьезное лицо, строго спросила:
— А где ваш муж такую плиту добыл? Специально для картины…
— Не, случайно вышло. В каменоломне нарезали их, для какого-то строительства. Ну, зять там работал на самосвале. Заехал как-то, сбросил несколько штук — для хозяйства, сказал, сгодится. Так их все, кроме этой одной, под фундамент использовали.
Первым выскочил на улицу Лев Валентинович, за ним семенила Марина, стараясь не расхохотаться раньше времени. Минут пять после этого они приходили в себя на лавочке перед редакционным подъездом.
— Все, — решительно сказала Марина, — пора заканчивать этот балаган. Я, не дай бог, сестры могу лишиться, а тут сплошная комедия, и никакого толку.
Лев Валентинович не успел возразить — из подъезда бодро вышла старуха, сопровождаемая грустным Кузьмой.
— И чтобы сегодня же привезли обратно. И в сарай чтоб положили, — повелительно говорила бабка.
— Обязательно, обязательно, — успокаивал ее грустный Кузьма.
Бабка уже удалилась на почтительное расстояние, когда Лева вдруг сорвался с места и бросился ее догонять.
— Скажите, бабушка, — преградив ей дорогу, выпалил он, — а вы не слышали случайно про такую книгу, которая лечит? Типа волшебной. Ничего такого здесь не говорили?
— Да был тут старик-лекарь, лечил по старинной книге, где про все болезни написано. Вот из нашей деревни девка от бесплодия у него вылечилась. Я тоже ходила к нему — он в пещере врачевал. Только не помогло мне что-то. Надо было еще раз сходить, да не успела я. Совсем была плохая, меня подружка везла, очень она ему верила, вот ей он помог, от радикулита, бедная, сильно мучилась.
— Можно поговорить с ней?
— Нельзя.
— Почему?
— Померла она.
— Как померла?
— Как помирают? Жила-жила, потом померла. Весной схоронили.
— А девка эта, которую от бесплодия вылечили? С ней можно поговорить?
— Нельзя.
— Померла?
— Почему померла? В Барнаул с мужем переехала.
— Ну, а кто еще этого старика с книгой знал? — Лева почувствовал возбуждение, как гончая, взявшая след. — Кто лечился у него? Как их найти?
— Не знаю я. Говорят, в Барнауле есть какой-то пункт, где записывали к нему. Оттуда и автобус, слышала, ходил, и провожатые были — пещера эта далеко, так просто не найдешь. Спроси там.
— Да кого спросить-то? — застонал Лева.
— Ты молодой, найдешь. — И старуха, обогнув стоящего на пути парня, решительно зашагала прочь.
Вернувшись назад. Лев Валентинович пересказал разговор с бабкой Марине.
— Надо что-то кардинально менять в нашей схеме поисков, — грустно констатировал он.
— Согласна. И, во-первых, закончить дурацкую историю с конкурсом.
— Ну, это ты зря. Уедем — о нас тут еще долго помнить будут. Да и Кузьма не согласится. Не считая отдельных неудач, типа сегодняшних разборок, все идет весьма и весьма неплохо. Одних тем для сенсационных материалов у газеты теперь на годы вперед. К тому же, заметь, сегодня мы получили подтверждение одной очень важной мысли, высказанной мною ранее.