Бессмертные
Шрифт:
Эдвард сделал глубокий вдох, в сознании перематывая случившееся. Жажда руководила им, и только её утоление играло роль. Со стоном боли он впился зубами в ещё пульсирующую вену на шее.
Жидкость стекала по высушенному горлу, унимая желание. Облегчение было восхитительным. Эдвард закрыл глаза и стал жадно всасывать кровь, не желая более ничего, кроме как испробовать и прочувствовать наслаждение, которое чудесно тушило свирепый огонь. Он упивался снова и снова, смакуя вкус крови, что протекала из горла в желудок, оставляя после себя прохладное облегчение и удовлетворение.
Юноша не слышал страха и удушья второго компаньона. Он не чувствовал вес теперь уже мёртвого мужчины в своих руках. Только одно имело значение — кровь, стекающая вниз по языку.
Всё произошло в считанные секунды. Когда в первом мужчине ничего не осталось, Эдвард отбросил тело на землю и стал искать его хныкающего друга. Его он готов был осушить ещё быстрее. Теперь это было проще.
Оба тела Эдвард бросил вблизи аллеи, не беспокоясь, что их могут найти. Главное — ушёл огонь, остальное не важно.
Оглядевшись, он заметил несколько знакомых предметов. Инстинктивно он держал нос по ветру, начав охоту на собственный дом.
Когда Эдвард дошёл до места назначения, уже начало светать. Он скитался по улицам, ещё трижды покормившись попадавшимися на пути людьми, и вот наконец остановился около крыльца. При воспоминании о запросто убитых людях его накрывал стыд, только подтверждающий слова доктора о том, что он может быть очень опасен.
Эдвард с лёгкостью сломал медную дверную ручку и закрыл рот от обильного запаха человеческой крови вблизи дома. Ему и без того хватало позора и сожалений, и вряд ли он бы смог смириться ещё с одним убийством. Дверь качнулась и открылась, замявшегося Эдварда обдал застойный воздух.
Испанский грипп, настигший Чикаго в этом году, практически парализовал жизнь в призрачном городе. Всё время, что юноша болел, он то и дело слышал, как медсёстры перешёптываются об эпидемии. И сейчас, исследуя опустевший дом, он понимал их опасения. Мать, отец, горничная и даже соседи — все они умерли. Эдвард вздрогнул, представив, как их тела загружают в деревянные повозки, о которых так часто говорили медсёстры. Многие уже умерли, но количество смертей постоянно растёт, так что общий охват эпидемии невозможно представить.
— Эй? — позвал Эдвард, хотя новорождённые чувства и без того говорили ему, что он здесь один. Ни одна душа за несколько месяцев не заглянула сюда; воздух был холодным, даже слишком. Юноша вошёл, захлопнув за собой дверь. Хрусталь на лампе в прихожей засуетился в перезвоне, когда вибрация от хлопка настигла его. Несмотря на отсутствие света, Эдвард прищурился.
«Всё видно как днём», — думал он про себя. Юноша сделал глоток воздуха, отчего горло его слегка опалило. Нет, людей здесь не было долгое время. Во время брожения по пустому дому в животе нарастало болезненное чувство. Мебель, покрытая тонкими белыми простынями, всё ещё стояла на своих местах. Лампы обесточены, столы в пыли, картины все покошены, так что их толком и не видно. Несколько нетронутых и несдвинутых коробок и мешков валяется в прихожей.
Человеческие воспоминания с каждой секундой всё больше туманились.
«Но я знаю это место… Я бывал здесь», — размышлял Эдвард.
Оглядевшись, он обнаружил лестницу и рванул по ней. Наверху он посмотрел налево и направо, пытаясь вспомнить. Эдвард знал: это его дом, но ему казалось, что в последний раз он здесь был сотни лет назад. Снова нахмурившись, юноша спустился в холл и принюхался.
«Да, ты прав», — говорило сознание. Эдвард, помедлив, остановился у дверей. Он отворил её с легким скрипом и, находясь во власти ностальгии, обвёл взглядом свою человеческую спальню. Эдвард, абсолютно недвижимый, стоял так какой-то миг, осматривая комнату и запоминая каждую деталь.
Кровать, письменный стол, шкаф, бейсбольные перчатки и кепка… Всё было покрыто пылью и оставлено точно так, как несколько месяцев назад, когда он покинул дом.
«Доктор не врал… Вся моя семья умерла, а дом оказался заброшен. И никто за долгие месяцы не зашёл сюда… потому что все отошли в мир иной. Сюда некому возвращаться».
Эдвард зажмурил глаза, почувствовав знакомое щипание от наворачивающихся слёз. Поднеся гранитную руку к лицу, он досуха вытер его, но тут же озадачился, не обнаружив солёной влаги на ладони. Юноша тихо вздохнул, все его рыдания были бесслёзными. Он опустился на колени в центре своей спальни и сгрёб разбросанную по красному ковру одежду.
Не известно, как долго он так просидел, но не замеченное Эдвардом мглистое солнце уже несколько часов висело на небосводе. Он, замерев и не двигаясь, сидел на полу в спальне, даже когда послышались приближающиеся шаги. Обоняние тут же распознало в этих шагах и мыслях молодого доктора.
«Если больничные данные не лгут, то он тут… Кажется, я чую его… Да, это он. Эдвард, ты отыскал свой дом. Но тебе нельзя сюда возвращаться… Моё мёртвое сердце разрывалось от боли».
Эдвард сморщился от подслушивания личных мыслей доктора, который пришёл сюда за ним.
— Эдвард, — выдохнул он, появляясь в комнате. Карлайл присел рядом с юношей, которого коснулся его лёгкий вздох облегчения. — Я так рад наконец найти тебя.
Эдвард безучастно посмотрел на него, сверкнув красными глазами. Карлайл встал на колени и, увидев, что натворил юноша, опустил взгляд.
— Вижу, ты подкрепился, — мрачно произнёс доктор. — Куда ты дел тела? — тихо спросил он.
Эдвард зарычал, вскакивая на ноги.
— Я убил пятерых людей этим утром и бросил их на аллее, словно бездомных котов! — сжав кулаки, выкрикивал он в лицо доктору. — Я убивал их, словно это ничего не значит… Как вампир! Как монстр! Убивал их и, как бы я ни ненавидел себя за это… мне нравилось! — крикнул Эдвард, обходя свой письменный стол, и одним махом с грохотом скинул всё его содержимое на пол. Схватил бейсбольную биту и лёгким ударом разбил зеркало над комодом. Осколки стекла разлетелись повсюду. Каждый кусочек, пролетавший мимо Эдварда, отражал новое тело, лицо, глаза, мрачно напоминая о том, кем он стал. Ярость только возрастала, когда бита раз за разом ударялась о стену.
И вот на стене уже зияет дыра, но Эдвард, не заметив её, перешёл на дверь. Снова и снова он бил деревянной битой деревянную дверь; разлетались щепки, но он продолжал замахиваться руками.
— Я монстр, слышишь? — снова ударил юноша, но на этот раз уже дверной косяк. — МОНСТР!
Полностью разбитая дверь упала наземь, и дверная рама, треснув на две деревяшки, с грохотом вывалилась наружу, подняв за собой облако щепок и пыли.
Эдвард сжал биту, задыхаясь от ярости на доктора. Бита в его хватке затрещала и распалась на части. Карлайл спокойно встал в центре комнаты, по-прежнему не сводя глаз с пола.