Бессмертные
Шрифт:
— Не беспокойся. Закончи с этим и сделай перерыв. На ближайший час я всё возьму в свои руки, — спокойно произнёс врач, чем заслужил благодарную улыбку девушки. Она поспешила удалиться, снова надев на лицо маску, с которой здесь ходили все медсёстры.
Встав перед кроватью на колени, доктор Каллен опустил взгляд на Эдварда.
— Эдвард… Мне грустно сообщать тебе, но мы потеряли твою мать. Я сделал всё, что было в моих силах, но её здоровье слишком ослабло. Прости, сынок, — мягко сказал он со взглядом, полным сожаления.
Эдвард приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на доктора, который сейчас извинялся перед ним на коленях. Глаза заполнили слёзы, но слабость не позволила стереть их.
Доктор Каллен, не отводя глаз, медленно сглотнул. Он протянул руку к тумбочке, окунул полотенце в холодную воду и промочил им опухший язык и губы больного.
Собираясь с силами, чтобы снова заговорить, Эдвард вздохнул, дыхание становилось всё более и более прерывистым.
— Я одинок, — выдохнул сбитый с толку Эдвард.
Опустив взгляд, доктор Каллен грустно кивнул.
— Я чуть позже вернусь проверить тебя. Мне нужно закончить обход. Прости, мой мальчик, — тихо сказал он, после чего поднялся на ноги и ушёл.
Лихорадка, что рушила тело, почти лишала сознания и не давала возможности принять смерть обоих родителей. Эдвард пытался успокоиться и уснуть, надеясь хотя бы отчасти облегчить свою участь перед встречей со смертью в сквозных стенах чикагского госпиталя.
Грипп* быстро настиг Чикаго. В апреле эпидемия пришла на восток, в Бостон, а уже к августу вся страна жила в страхе, когда заполненные мёртвыми телами телеги рассекали улицы. Отец Эдварда умер в первую волну, в июле; юношу и мать болезнь сразила в октябре. Близился конец ноября, тысячи людей ежедневно умирали в стенах больницы. И не было никакой надежды на их спасение.
Вчера, когда робкая медсестра измеряла температуру, его жар подскочил до сорока градусов. Каждое прикосновение к конечностям отзывалось болезненной пыткой. Лихорадка усложняла процесс связного осмысления или обдумывания. И даже кожа местами обретала черновато-синий оттенок.
У Эдварда не было надежды; он должен умереть.
Однако это не так и важно. Скончались не только его родители, но также тёти, дяди и даже двоюродные братья и сёстры. Возвращение домой не станет приятным событием, ведь все, кого знал Эдвард, теперь прикрыты простынями. Окажется огромным счастьем, если всем им на ноги прикрепят хотя бы бирки, которые позволят распознать их деревянные гробы после захоронения.
Эдвард понятия не имел, как долго здесь лежит, но разум подсказывал, что здешняя стужа присуща зиме. Из огня да в полымя. Неважно, как долго он ещё пробудет здесь; единственным выходом станет повозка, которая рано или поздно забирает всех стонущих пациентов. Эдварду было только семнадцать, и он хотел примкнуть к числу военных.* Хотел играть в бейсбол. Хотел отправиться в колледж, купить дом и, возможно, однажды обзавестись сыном.
Сердце ускорило свой бег, когда он понял, что ничего из этого не сбудется.
«Нет… Я хочу жить. Я слишком молод, чтобы позволить этой ужасной болезни забрать меня…» — думалось ему.
Молодой доктор вернулся и холодными пальцами схватил влажную ладонь Эдварда. Раннее утро, но солнце ещё не взошло. Эдвард знал: время подходит к концу. Он вздрогнул от лёгкого давления — на всём теле сказались дни неотступной лихорадки. Доктор снова устроился на коленях у кровати и взглянул на Эдварда, съёжившегося от боли и неспособного сказать ни слова. Он наклонился.
— Мальчик мой… Я хочу спасти тебя. Хочу вырвать тебя из лап смерти, — прошептал он мягко и отпрянул, искоса взглянув на Эдварда.
«Да! Спаси меня… Я не хочу умирать!» — кричал его разум, но высохший рот и почти парализованное тело не слушались.
Эдвард открыл рот, чтобы заговорить, но оттуда не вырвалось ни звука. Зелёные глаза встретились с золотым и пытливым взглядом молодого доктора, и тогда ему удалось сухо кивнуть.
Карлайл снова заговорил с юношей:
— Спасение имеет свою цену, Эдвард. Ты будешь сильно страдать, но будешь жить. Ты точно этого хочешь?
Эдвард сжал руку Карлайла в ответ, всё тело затряслось от желания жить. Доктор кивнул, гримаса боли исказила черты его прекрасного лица. Он огляделся, проверяя, одни ли они здесь, и схватил простыню, которой накрыл Эдварда, как это делают со всеми трупами.
Доктор Каллен снова наклонился к юноше.
— Мне нужно вынести тебя из больницы. Я увезу тебя отсюда как труп, постарайся притвориться мёртвым, — прошептал он, выталкивая койку на колёсиках из длинной комнаты.
Не успел он сделать и десяти шагов, как послышался голос молодой медсестры, которая работала в этом крыле.
— Доктор, я могу спустить его в подвал, если пожелаете, — утомлённо предложила она.
— Не стоит, Эвелин, всё в порядке. Моя смена закончилась, я скоро ухожу, так что мне по пути. Выйду через задний вход, который ведёт к Пятой улице, и мне не составит труда спуститься в подвал, — сдержанно ответил он.
— Как скажете, доктор, — отозвалась девушка и мельком взглянула не прикрытую простынёй ступню Эдварда. — Кто он? — грустно спросила она.
— Эдвард Мэйсон. Ему было семнадцать, — низким, полным эмоций голосом ответил Карлайл.
— О, юноша в углу… Мне будет его не хватать. Он всегда был очень добр, пока не слёг из-за лихорадки. Господи, за что? — тихо произнесла она.
Карлайл протянул руку и осторожно похлопал её по плечу.
— Мы должны утешать себя тем, что скоро он уйдёт к Богу.
Эдвард услышал всхлип и немного утешил себя тем, что в Чикаго не он один был сражён ужасной вспышкой гриппа.
— Иногда мне кажется, что проще опустить руки… Их так много…
— Эвелин, в такие времена мы прикладываем все наши силы и показываем, кто мы есть на самом деле. Ты сильная девочка, и я уверен, что ты справишься со всем как настоящая женщина, — твёрдо сказал Карлайл.
Она кивнула, смахивая слёзы с щёк, и быстро убежала.
Карлайл толкнул койку в подвальный морг, где обычно тела быстро бальзамировали и вешали на них ярлыки для последующего опознания. Несмотря на лихорадку, Эдвард сморщился от смрада помещения, которое было переполнено повозками с мёртвыми жителями Чикаго.