Бессмертный избранный
Шрифт:
Мы оба замерли, боясь пропустить малейший вздох, малейший намек на ее присутствие. Энефрет не показывалась с тех пор, как оставила нас в доме Мланкина. Она не сказала, когда вернется, но я ясно помнил ее слова «я буду с вами» и иногда просто чувствовал, что она где-то рядом. И в тот момент я почти четко ощущал ее поблизости, я был почти уверен в том, что она слышит слова Серпетиса.
Но она не откликнулась на его призыв.
— Ну что же, — сказал я после долгого молчания. — Зато теперь ты не имеешь ничего общего с магией, которую так ненавидел.
Серпетис
— Ты не понимаешь, — сказал он, обернувшись. — Я не ненавижу магию. Ты был вчера в зале, разве не слышал сам? Магические друсы защищали наши земли от врагов. Магические зубы не давали вам, магам, лгать и использовать магию, пока она была запрещена. Магическая неутаимая печать вернула меня в дом отца и сделала тем, кем я являюсь по рождению. Я не ненавижу магию. Я ненавижу магов.
И что-то в его словах позволило мне, наконец, понять, в чем дело. Серпетис не лгал мне. Он и в самом деле не ненавидел магию. Он ненавидел то, что сам он ей не обладал — и теперь, когда он знал, каково это — соприкасаться с могуществом, быть погруженным в магический мир, обладать тайным знанием — он жалел об этом все сильнее.
Он и в самом деле хотел, чтобы метка осталась. Он помнил о том, что сказала Энефрет. Магия должна была вернуться через два Цветения. Я сохраню свою метку до этого времени, как и Унна. Мы с ней будем частью того нового мира, который обещала богиня.
А Серпетис уже нет. Его фигурка уже отыграла свои ходы, и разбивать партию будут без нее.
На улице зазвучала очередная здравница во славу Мланкина и определенного наследника, и Серпетис дернул плечом. Он узнал, что хотел. Ему пора было возвращаться домой.
— Ты скажешь Инетис или Унне? — спросил я напоследок.
— С твоей сестрой я стараюсь встречаться как можно реже. Отец буквально звереет, когда видит нас рядом. Больше никому я ничего сообщать не должен.
Я только пожал плечам в ответ.
Мы расстались: Серпетис легко выбежал из самдуна и мгновенно растворился в толпе, а я закрыл шкурой окно и улегся спать.
И сейчас я думаю о том, что случилось и то и дело украдкой ощупываю метку на шее. Вдруг исчезнет и моя?
— Цилиолис! — слышу я свое имя, произнесенное знакомым голосом. Подняв глаза, я вижу того, кого уже почти считал казненным за предательство: Орвиниса. Он хлопает по столу передо мной в знак приветствия и направляется к хозяину самдуна. Взяв большую тарелку мясных шариков с кашей, возвращается ко мне, усаживается напротив и довольно запускает ложку в густую подливку с луком.
— Я не видел тебя в доме, — говорю я, и только тут замечаю, как он одет. Крепкий корс, наручи, кожаный нагрудник. — Ты что, воевать собрался? Записался в отряд Асклакина?
Орвинис прожевывает мясо и не торопится отвечать. Я тоже не тороплюсь, но
— Мланкин объявил призыв, — наконец, отвечает он. — Из Шина сегодня пришли плохие вести. Побережники подожгли вековечный лес. Дым стоит над половиной Шинироса. Ясное дело, воины Асклакина побегут в свои деревни, спасать свой скарб, уводить скот от Обводного тракта. Он попросил помощи.
— Такой большой пожар?
В груди что-то сжимается. Вековечный лес — магическое сердце Асморанты, зеленые кроны, звери, птицы. Зачем побережники его подожгли? Чего они этим добьются, ведь магии в лесу уже нет?
— Большой. Скороход прибежал утром, взмыленный, запыленный. Дымом от него воняло за мерес.
— И ты решил пойти?
Орвинис кивает.
— Я теперь вроде как в немилости, — говорит он совершенно спокойно. — Мне ж вчера поручили стеречь сонную Инетис, не выпускать ее оттуда. Я отказался. Мланкин сослал меня в город, охранять горожан от тех, кто перебрал вина за здоровье правителя. А утром вот такие вести. Чем торчать здесь, я лучше пойду в Шинирос. Солдаты Асклакина не жалуются на него. Послужу Асморанте там.
Меня не отпускают мысли о горящем лесе, и кажется, я даже чувствую запах гари, доносящийся через окно. Я представляю себе опаленные жаром скрюченные ветки деревьев, забивающий нос и рот черный дым, зверье, мечущееся по окруженной пляшущим пламенем поляне…
Асморанта воевала с людьми — всегда воевала с людьми, но не с природой. Еще одно доказательство того, что теперь все стало иначе.
— Сейчас уже много сухой листвы, пламя в момент охватит половину леса, — размышляет вслух Орвинис. Я замечаю, что к его словам прислушиваются посетители и хозяин. — Как бы не добралось до нас. Магический пожар только болота и остановят.
— Пожар не магический, — напоминаю я, но тревога моя не стихает. Как силен обычный огонь, сколько ему нужно деревьев, чтобы разгуляться в полную силу?
Я не могу допустить, чтобы лес сгорел. Я хочу поехать вместе с Орвинисом, помочь шиниросцам в этой — нашей общей — беде. Я рад, что увидел Орвиниса сейчас. Чем сидеть здесь без дела, ожидая, пока Инетис родит своего избранного богиней ребенка, я лучше помогу своей земле. Я помню пожары в Тмиру шесть Цветений назад, я помню, как тяжело было потом восстанавливать дома и землю, которая не желала кормить тех, кто причинил ей боль.
Я говорю Орвинису, чтобы дождался меня. Мне нужно только сообщить Инетис, чтобы она знала, куда я делся, если захочет меня найти. Я плачу хозяину за еду и ночь, отдав последние кольца, и бегу к дому Мланкина.
Улицы полны народу, и, пожалуй, столько раз слово «Шинирос» я не слышал за всю мою жизнь. Каждый торговец на площади, каждый прохожий в узком кривом переулке, каждый мальчишка, шныряющий по подворотням в поисках дырявых карманов — все они бормочут себе под нос название этой земли, и каждый кажется искренне озабоченным ее судьбой.