Бессмертный избранный
Шрифт:
Слишком много связывает Асмору и Шинирос. Шин и Асма рядом — полтора-два дня пути, и многие наверняка работают тут по сезону, отправляясь домой на зиму или лето, а остальное время проводя вдали. И многих весть о большом лесном пожаре тревожит не на шутку.
Пока я пробираюсь с одного конца города на другой, глашатаи Мланкина зычными голосами сообщают честным гражданам Асмы волю правителя. Здоровяк с голосом, звучащим, как охотничий рог, вопит на весь рынок, когда я прохожу мимо, и я останавливаюсь, чтобы послушать весть от начала и до конца.
Толпа обступает меня, гомонит,
— Честной народ Асморы! Асморанта! — возвещает глашатай. — По слову нисфиура Асморанты, владетеля земли от моря до неба и до гор, правителя семи земель Цветущей долины, несу я вам весть! Большой пожар охватил леса вдоль берега Шиниру. Сгорело несколько домов на окраине леса, но пожар становится все сильнее. С того берега караулят побережники. Они ждут, пока мы отступим от берега, чтобы самим занять эти земли. Наши земли!
— Обойдутся!
— Откуда они взялись?
— Не позволим! — раздаются крики.
Глашатай продолжает:
— Если вы хотите отправиться домой и помочь вашим семьям — вы свободны! Правитель отпускает вас. Правитель разрешает вам оставить вашу работу и отправиться домой, если вы уроженец Шинироса или имеете в Шиниросе близких. Помогите своим семьям! Ступайте к фиуру Асклакину, уходите в Тмиру, в Асмору, в Шембучень — вам везде будут рады и везде дадут приют.
— Слава правителю! — кричит кто-то, но его не поддерживают.
Милость Мланкина — не милость, а необходимость. Если Асклакин бросит на тушение пожара своих воинов, граница останется без защиты, а судя по всему, только этого побережники и ждут. Деревенские же жители вряд ли останутся защищать горящий лес, им бы убраться от пожара, да подальше, увести скот, унести скарб. Поля уже убраны, и фиуров деревень сейчас заботит далеко не охрана берега Шиниру. Они думают, чем будут кормить своих людей, если пламя перекинется на амбары.
— Желающие послужить фиуру Асклакину в Шине уроженцы Асморы, Хазоира, Тмиру, Северного и Южного Алманэфрета и Шембучени должны после прибытия в Шинирос в течение двух дней явиться в дом фиура и вступить в его отряд, — продолжает глашатай. — Два дня, честной народ Асморы! Не выполнившим условие содержание выплачиваться не будет!
Глашатай переводит дух и начинает повторять все заново. Слово в слово, звук в звук, даже вдыхает и выдыхает там же, где в прошлый раз. У Мланкина служат только лучшие. Только самые преданные.
Я пробираюсь через толпу, собравшуюся, чтобы послушать весть, покидаю рыночную площадь и торопливо бегу к дому нисфиура. Не знаю, что скажет Инетис, узнав, что я хочу уйти. Я не обязан, но я просто не могу сидеть на одном месте. За эти шесть Цветений я привык кочевать, скрываться, прятаться. Я не хочу, чтобы Мланкину докладывали о каждом мясном шарике, который я положу в рот, а я уверен, что за мной следят, я слишком привык оглядываться по сторонам и подмечать «хвосты».
Стража пропускает меня без вопросов, и уже через десяток шагов я оказываюсь в коридоре, который ведет в сонную Инетис. Я не слышу голоса Мланкина, но
Я замедляю шаг, когда вижу у сонной Инетис воина с перчаткой на руке. Останавливаюсь, когда он преграждает мне путь, выставив руку с растопыренными пальцами мне навстречу. Это еще совсем молодой парень, и он так рьяно стремится выполнить свой долг, что едва не выпускает в меня иглу, когда я делаю еще шаг.
Я замираю со словами заклятья, замершими на губах.
— Кто ты? — спрашивает он резким голосом. — Что тебе нужно?
— Меня зовут Цилиолис, — говорю я громко, чтобы и за шкурой, закрывающей вход в сонную, тоже было слышно. — Я брат правительницы Асморанты.
Парень колеблется, но потом отступает, позволяя мне пройти. В моей голове куча вопросов, которые я намерен задать сестре. Воина поставил Мланкин? Сама Инетис? Не думаю, что она стала бы это делать.
— Мне это не нравится, — заявляю я, входя в сонную. — У твоей двери охрана? Зачем?
Инетис лежит на постели, свернувшись в клубок и, кажется, спит. Услышав мой голос, она поднимается и садится, рубуша натягивается на теле, и я не могу удержаться — смотрю на ее живот, почти ожидая увидеть округлость, хотя прошел всего день с момента, как я ее видел в последний раз.
— Цили! — Инетис протягивает ко мне руки, и я подхожу ближе, чтобы заключить ее в объятья. Ее глаза опухли — то ли от сна, то ли от слез, я не могу понять. — Цили, что происходит? Меня не выпускают из сонной, и никто мне ничего не говорит. Что-то в Шиниросе? Скажи мне. Я слышала про Шинирос.
Я усаживаюсь рядом с Инетис на постель и пересказываю ей весть. Она охает, когда я говорю о пожаре, сжимает губы, сосредоточенно хмурится. Вековечный лес близок ей, как близок любому магу, и ее точно так же, как и меня, тревожит его судьба.
— Этот кусок орфусы… Мланкин запер меня здесь, как пленницу, — говорит она. — Кмерлан вчера хотел остаться со мной, поиграть, но он пришел и выпроводил его за порог, как будто это не мой сын, а только его. Мне приходится подслушивать, что говорят солдаты, иначе я вообще не буду ничего знать. Вековечный лес… не могу поверить. Просто не могу.
— Твой стражник пропустил меня без вопросов, — говорю я.
— Он разрешает приходить только Кмерлану, тебе и Унне. И своей травнице.
Она словно спотыкается на имени Унны, но, возможно, мне это просто показалось.
— Не могу представить, что должна провести здесь целые Холода, — говорит она. — Энефрет бросила нас. Бросила меня, хотя так пеклась об этом ребенке. У меня чувство, что она не появится до его рождения.
Я беру ее за руку и смотрю на горящий на запястье знак. Ее ладонь холодная, бледная, а рука слабая. Колесо светится на коже, мерцает в так сердцебиению. Да, если бы не знак, я бы мог решить, что все это было просто еще одно магическое наваждение. Костер, неутаимая печать наследника, женщина высотой до небес… Неужели Энефрет демонстрировала нам свое могущество только для того, чтобы потом просто исчезнуть без следа?