Бессмертный избранный
Шрифт:
— Говорят, гнильница погубила, — говорит хозяин в ответ на мой вопрос. Пересчитав кольца, он нанизывает их на прут и наливает нам горячего молока, только что с очага. — Молода была правительница. А у наместников больше дочек и нет, Мланкину и заменить-то ее некем. Разве что из Алманэфрета длинноглазую возьмет.
Улис наклоняется к нему, чтоб позлословить вполголоса, но я не слушаю их болтовню более. Гнильница. Водянка, водная смерть, водяная лихорадка. Я вспоминаю Инетис, ее горячие руки, ее сбивчивое дыхание, осипший от жара голос. Она должна была сгореть, если откажется принять обратно магические силы. Сгореть — но не захлебнуться собственной водой. Я забираю
Я и рад бы поехать по Обводному тракту, но на нем слишком много отрядов наместника. Вековечный лес в Шиниросе охраняется как сокровищница, и на лесных тропах полным-полно вооруженных людей. Улис не маг, ему ничего не угрожает, но зуб тсыя у меня на шее их точно не обрадует. Скрываться за запахом мозильника днем все-таки опасно. А ночью… у нас просто нет времени, чтобы ее дожидаться. Мигрис проскакал через близлежащий городок еще вчера. У Чормалы хорошие лошади, два вооруженных спутника и с ним рабрис — определяющий, а это значит, что Орвинис мне не солгал. Они и в самом деле едут в Шинирос за наследником. Но почему раньше срока? Почему сейчас, когда до возраста признания ему осталось еще целых два Цветения?
Улис считает, что дело здесь в каком-то проклятие. Он знает, о чем говорит. Он родился в деревеньке на севере Шинироса — потому я и взял его в проводники. Еще юнцом попал на ярмарку работников, а потом в дом Мланкина, где служил помощником травника, пока однажды не упал руками вперед в котел с кипящим отваром. Травник заставил его мешать отвар всю ночь напролет, и Улис просто задремал — с кем не бывает?
С тех пор он не спит по ночам и носит рукавицы, чтобы спрятать искалеченные руки. Травник нашел нового помощника, и бывший ученик получил от бывшего учителя лишь подзатыльник да пару проклятий в спину за то, что испортил отвар.
Несмотря на свои уродливые руки и не менее уродливое рябое лицо, Улис — один из самых полезных в моем деле людей. Я приготовил ему мазь, от которой рябины стали меньше и перестали так бросаться в глаза — и у Улиса по возвращении в Асму точно появится какая-нибудь хорошенькая подружка. Он уже строит планы и разглядывает свои порозовевшие щеки в ручье, у которого мы останавливаемся днем, совсем рядом с границей Шинироса, южной земли Асморанты.
— Так ты думаешь, он вызывает наследника поэтому, — говорю я, снова подталкивая нашу до этого совершенную пустую беседу в нужное мне русло.
Улис качает головой, приглаживает растрепанные ветром волосы и смотрит на меня.
— Откуда же мне знать, благородный, — говорит он. — Я не знаю. На месте разберемся. Все будет ясно на месте.
Мы терпеливо ждем, пока напьются лошади. Они далеко не так быстроходны, как скакуны мигриса, но нам и не нужно бежать с ним наперегонки. Чормала, как рассказал мне Орвинис, человек обстоятельный и степенный. У него два задания, и по каждому из них он будет обязан принести полный отчет. Деревня, на которую напали разбойники, сожжена и разграблена. Он наведается туда, узнает, что да как, посмотрит, разнюхает, пощупает. Мланкин любит считать деньги, и Чормале придется дотошно проверить все — дома, пастбища, поля. Ему придется заглянуть в каждый уголок разграбленной деревни, чтобы узнать, сколько же властителю земель от моря до неба и до гор придется отдать денег из своей необъятной казны, чтобы восстановить
Возвращение наследника — дело непростое и тоже не делается в один день. Рабрис должен будет убедиться, что человек, которого ему представят — тот самый, сын Мланкина и Лилеин, а не какой-нибудь охочий до почестей и богатства самозванец. Наместник видел наследника не раз и не два за жизнь. Названый отец тоже может поручиться за мальчика, которого воспитывал всю жизнь, как родного сына. Но за восемнадцать Цветений с наследником могло всякое случиться. Он мог умереть в Холода, мог отравиться ядовитыми ягодами, мог заколоть себя боевой иглой. На содержание сына Мланкин оставлял наместнику хорошие деньги. Шинирос не слыл богатейшей провинцией, но далеко не бедствовал, и немалую роль в этом сыграла денежная река, текущая из кармана правителя Асморанты прямо в карман наместника южной земли.
Рабрису нужно будет провести с наследником несколько дней. Наместник должен будет представить неопровержимые доказательства родства Мланкина и юноши, которого он отправит с мигрисом в столицу. Если рабрис посчитает, что доказательств недостаточно, он попросит названого отца юноши предъявить магический оберег — прибегнуть к той самой ненавистной Мланкину магии, от которой тот так упорно пытается себя вот уже шесть Цветений безуспешно оградить.
— Неутаимая печать, — бормочет Улис словно про себя, и я удивляюсь про себя созвучию наших мыслей. Не в первый раз.
Неутаимая печать. Волосы отца и матери наследника и капля его крови, соединенные вместе каплей расплавленного сургуча. Сломать эту печать нельзя, как нельзя разрушить кровные узы между отцом и сыном. Эту печать наместнику передал мигрис, привезший в Шинирос младенца-наследника, эта печать должна была храниться в доме у названного отца мальчика. Магия кровного родства сильнее любой магии нашего мира. Родительские благословения лучше всякого щита защищают от врагов. Родительское проклятие не снимается обычной магией и бьет точно в цель, как друс, почувствовавший кровь. Наследнику нужно будет всего лишь дотронуться до печати, положить на нее ладонь. Если он — сын Мланкина, он останется жить. Если он самозванец, завладевший печатью незаконно, он умрет, истечет кровью за несколько дней, и не найдется в мире силы, способной закрыть его раны.
Мысли о родительском проклятии заставляют меня вспомнить о Сесамрин. Мать моей магии, мой Мастер, наш с Инетис Мастер. Она была одним из лучших травников Тмиру, и в наш дом — я помню это еще с младенчества — постоянно шли люди. С укусами, порезами, болями в животе и груди, с синяками и кашлем, с поносом и дрожью в руках. По приказу отца к нашему дому соорудили пристройку с отдельным входом, и мать могла возиться со своими больными, не нарушая покой вечно занятого наместника.
Вход в пристройку он приказал забить досками сразу после замужества Инетис.
Что теперь на сердце у моего отца? Вести о смерти дочери дойдут до него со дня на день. Что он скажет себе, чтобы утешиться? Не проклянет ли правителя, который забрал у него живую дочь, но не вернул даже мертвой?
По закону Инетис должны были проводить в лес. В вековечный лес — туда, где животные не испытывают страха, вгрызаясь в когда-то наполненную магией плоть. Я отстраненно думаю о том, что у сестры от Мланкина есть сын, и ему тоже, должно быть, тяжело. Но Кмерлана я не знаю и не испытываю к нему привязанности или любви. Если он хоть немного похож на отца, он ненавидит магию — и значит, ненавидит и дядю, которого никогда не знал.