Шрифт:
ГЛАВА 1
— Болг убивает всех, кроме одного!
Голос был слабым, шипящим и влажным. Если бы подводные тени имели голос, он звучал бы именно так.
Затем голос загремел, как голос великана в небе, словно ракета, взорвавшаяся у самого уха. Этот голос швырнул его далеко в серую мглу. Потом он падал в колодец, мерцающие стены которого наискосок уносились прочь, но всегда оставались видимы.
Рамстан никогда еще не испытывал такого ужаса.
Он пронесся в полумраке мимо двух нагих великанов. Обликом они
Они скрылись во тьме позади, а стены колодца распахнулись в Пространство, где сияли мириады частиц Материи. Звезды? Глаза?
Неожиданно он коснулся поверхности белой звезды. В руках у него был ковш, и он зачерпнул им разреженного вещества, которое пылало холодным светом, столь сильным, что, даже когда он отвернулся, свет по-прежнему ослеплял его, заполняя весь череп.
Затем он был во тьме, сжатый чем-то, что не было ни сухим, ни мокрым, ни горячим, ни холодным, ни движущимся, ни недвижным.
Снова зашептал голос:
— Бог болен. Несокрушимое пламя падает с черного неба. Земля покрыта рябью. Океаны переполнены. Кровь кипит. Плоть пылает. Кости крошатся. Грешные и безгрешные бегут. Все умирают. Куда скрыться?
Теперь он был единственным выжившим в кораблекрушении, но оставался пленником мрака и холода. Он рвался вверх, к свету, теплу и воздуху.
— Беги, Рамстан, беги! — визжал голос. Бежать? Он тонул в субстанции, не позволявшей бежать.
Но он поднимался из тьмы, из холода, из глубины. Он был рыбаком, который поймал на крючок самого себя, как рыбу, и теперь вытягивал себя вверх, вовне. Маслянистая холодная бездна вытекала из него, и он открывал и закрывал рот, словно рыба на суше.
Этот голос. Где он слышал его прежде? Давным-давно? Говорил ли он на терранском или на арабском, его родном? Что он говорил только что? Рамстан не мог вспомнить.
— Я спал! Среди всего этого шума!
Он сидел в каменном кресле, обтянутом толстой кожей.
Доска стола перед ним была из тяжелого блестящего коричневого дерева. Она была сделана в виде стилизованной птицы: плоский полумесяц с загнутыми вверх концами — перьями крыльев. На столе стоял бокал с двумя ножками, вырезанный из красно-зеленой окаменевшей кости рептилии. Он был наполовину полон густого желтого вина, в котором плавали кроваво-красные червячки, тонкие, словно прожилки в глазу пьяницы.
Рамстан глотнул вина, отдававшего медом, виноградом и немного миндалем. Последнее, полагал он, исходило от червячков. Они были столь тонкими и хрупкими, что неощутимо проскальзывали по языку прямо в горло.
В сладости Калафалы всегда присутствовала чуть различимая горечь.
Порою жизнь может быть хороша, но то, что она ужасна, — это точно. В конце любой жизни, хорошей ли, плохой ли, или же хорошей и плохой разом, ожидают смерть и разложение. Все в Калафале, при всей своей воздушности и утонченной сложности, намекает на Разрушителя.
Интерьер таверны походил на Колизей, построенный пьяными римлянами. Если смотреть сверху,
Кабинка Рамстана, в среднем ряду, располагалась напротив входа, который находился выше рядов. Пол в центральной части был гладким и блестящим, и порою на нем устраивали танцы или жертвоприношения. В центре его была овальная стойка, за которой стояли четыре бармена. Вокруг этого овала возвышались четыре тонкие колонны из черно-белого камня с прорезанными вертикальными желобками, стянутые неровными кольцами.
На расширяющейся капители каждой колонны находился стул, а на стульях сидели музыканты: арфист, флейтист, скрипач, трубач. Они играли калафалскую музыку, сочиненную каким-то безумным Моцартом.
— Болг убивает всех, кроме одного!
Если этот голос шел из его подсознания, откуда взялось слово «болг»? Что за цветы темных мыслей росли из еще более темной почвы, чтобы быть собранными в букет болга? Почему темная часть его «я» говорит с ним загадками?
Болг.
Мимо Рамстана прошла официантка. Перед ним замелькало множество его отражений в овальных зеркальцах, из которых был набран ее пояс. Его плащ с воротом-стойкой и шляпа с кокардой, его длинный нос с горбинкой, густые черные брови и большие черные глаза, маска, сползшая на шею, делали его похожим на огромную птицу. Он был громадным прекрасно-отвратительным орлом, который сидит, нахохлившись, над каменно-костяным бокалом и то и дело склоняется, чтобы глотнуть жидкости и червяков.
Доктор Тойс вышла из тени у входа в зал. Ее маска свисала ниже подбородка, отчего казалось, что у нее распухла шея. Она была невысокого роста, хотя и выше любой обитательницы Калафалы, белокурая, бронзовокожая и курносая. Она помедлила, всматриваясь сквозь сине-зеленые струи дыма. Свет, лившийся через грязный стеклянный потолок, окрашивал воздух в зеленый цвет придонной воды неглубокого моря. Тойс помахала Рамстану рукой и спустилась по изогнутому пандусу, скрылась за рядом кабинок и вышла из темной овальной дверцы через две кабинки от той, где сидел Рамстан.
Для того чтобы войти в таверну или выйти из нее, не существовало прямого или явного пути. Все вращалось и менялось, изменялось и превращалось. Мышление калафалан было подобно ленте Мёбиуса; все, что они говорили, делали или изготовляли, было вывернуто наизнанку и перевернуто наоборот.
Тойс махнула бармену. Тот улыбнулся, показав два ряда акульих зубов. Даже лицо калафаланина могло отражать внутреннюю сущность. Оно было вполне похожим на человеческое, хотя яркие алые губы соединялись с носом и подбородком двумя красными треугольными хрящами, делая лицо похожим на маску циркового клоуна. Черные брови загибались вокруг глаз к выступающим, едва ли не пирамидальной формы скулам. Когда калафаланин не улыбался, он походил на клоуна; осклабившись, он стал похож на саму Смерть.