Бессонница (др.перевод)
Шрифт:
– Ральф? Что…
– Тс-с-с!
Ральф прислонился к засохшей от жары живой изгороди у дома Апплбаумов. Он истекал потом, казалось, что все его тело покрыто слоем липкой испарины, словно машинным маслом; он буквально чувствовал, как каждая клеточка его тела отдает свою жидкость в кровь. Трусы врезались в задницу. Язык был похож на кусок расплавленного металла.
Луиза проследила за его взглядом.
– Розали! – закричала она. – Розали, ты плохая собака! Что ты тут делаешь?
Черно-палевая гончая, которую она подарила Ральфу на их первое Рождество, стояла (хотя
Что я наделала? – подумала она. Что я наделала?
– Розали! – закричала она. – Розали, иди сюда!
Собака ее услышала – Луиза поняла, что услышала, – но не сдвинулась с места.
– Ральф? Что происходит?
– Тс-с! – опять шикнул он, и тут Луиза увидела. У нее перехватило дыхание. Ее последняя, отчаянная надежда, что ничего не происходит, что Ральфу все это мерещится, что это была только вспышка воспоминаний о том, что они пережили, исчезла, потому что теперь их собака была не одна.
Держа в правой руке скакалку, шестилетняя Натали Дипно дошла до края тротуара и посмотрела на дом через дорогу (она, конечно, не помнила, что когда-то она там жила) и на газон, где когда-то сидел ее отец среди перекрестных сияющих радуг и слушал «Джефферсон Эаплейн», и пятнышко крови подсыхало на его круглых очках а-ля Джон Леннон. Натали смотрела через дорогу и улыбалась Розали, которая, в свою очередь, жалобно скулила и смотрела на нее несчастными, испуганными глазами.
Атропос меня не видит, подумал Ральф. Он занят Рози… и Натали, разумеется… и он меня не видит.
Зрение вдруг обрело невообразимую четкость. Вот дом. Вот Розали. Вот Атропос. Вот его шляпа, в которой он был похож на репортера из гангстерских фильмов 50-х годов, например, Ида Люпино. Только на этот раз это была не панама с надкусанными полями, а бейсболка «Бостон Ред Сокс», и она была маловата даже Атропосу, так что он ее зафиксировал на последней дырочке ремешка. Эта бейсболка могла бы быть впору маленькой девочке… собственно, это и была бейсболка маленькой девочки.
Так, теперь нам нужен газетчик Пит, и можно начинать съемки, подумал Ральф. Финальная сцена. «Бессонница, или Жизнь краткосрочника с Харрис-авеню», трагикомедия в трех частях. Все берутся за руки и выходят на бис.
Розали номер два боялась Атропоса, так же как и Розали номер один, и причина, почему маленький доктор не видел Ральфа с Луизой, была проста: он пытался не дать ей убежать до нужного момента. А потом появилась Натали и пошла к своей любимой знакомой собачке, Рози. Ее скакалка
(три, шесть, девять, сто одно, гусь с гусыней пил вино)
покачивалась у нее в руке. В матроске и синих шортах она была невыразимо милой и казалась невыразимо
Все происходит так быстро, подумал Ральф. Слишком быстро.
[Вовсе нет, Ральф! Ты замечательно справился пять лет назад, и ты замечательно справишься и сейчас.]
Вроде бы голос Клото, но у Ральфа не было времени посмотреть. Зеленая машина медленно катилась по Харрис-авеню от аэропорта, продвигаясь вперед с той натужной осторожностью, которая обычно означает, что водитель очень стар или, наоборот, очень молод. Осторожность – не осторожность, но это была та машина, и грязная пленка висела над ней, как саван.
Жизнь – это колесо, подумал Ральф, и ему показалось, что эта мысль приходила к нему и раньше. Рано или поздно ты возвращаешься к тому, что когда-то оставил позади. Хорошо это или плохо, не знаю, но так получается.
Рози еще раз судорожно дернулась, пытаясь освободиться, и когда Атропос потащил ее назад, уронив при этом бейсболку, Натали присела перед ней на корточки и погладила ее по голове.
– Ты потерялась, собачка? Зачем ты сама пошла гулять? Ладно. Сейчас я тебя отведу домой. – Она обняла Розали. Ее маленькие ручки прошли сквозь руки Атропоса, ее милое личико оказалось всего в паре миллиметров от его уродливой ухмыляющейся рожи. Потом она встала. – Пойдем, Розали! Пойдем, хорошая!
Розали пошла по тротуару следом за Натали, повизгивая и со страхом оглядываясь на маленького ухмыляющегося человечка. Элен вышла из магазина на другой стороне Харрис-авеню, тем самым завершив картину, которую Атропос когда-то показал Ральфу. У нее на голове была бейсболка «Ред Сокс».
Ральф обнял Луизу и быстро ее поцеловал.
– Я люблю тебя, очень-очень, – сказал он. – Помни об этом, Луиза.
– Я знаю, – спокойно сказала она. – Я тоже тебя люблю. И поэтому я не могу тебя отпустить.
Она обхватила его за шею, ее руки были как железные крючья, и он почувствовал, что она прижалась к нему так тесно, что у него вышел весь воздух, который еще оставался в легких.
– Уходи, проклятый ублюдок! – закричала она. – Я тебя не вижу, но я знаю, что ты там! Уходи! Уходи и оставь нас в покое!
Натали остановилась и удивленно уставилась на Луизу. Розали тоже остановилась, навострив уши.
– Не выходи на дорогу, Нат! – крикнула ей Луиза. – Не…
И тут она поняла, что ее руки, которые она сцепила на затылке у Ральфа, держат лишь пустоту.
Ральф растаял, как дым.
Атропос обернулся на крик и увидел Ральфа с Луизой на другой стороне улицы. И что самое главное: он увидел, что Ральф видит его. Его глаза стали большими, как блюдца, а губы скривились в страшной гримасе. Одна рука машинально потянулась к голове, покрытой белесыми шрамами – память о глубоких порезах, которыми Ральф изукрасил его лысую черепушку его же скальпелем, – в безотчетном жесте защиты, который запоздал на пять лет.