Бессонница
Шрифт:
Шрам яростно полыхал красным светом. Ральф надеялся, что это лишь ауральное свечение м Луиза не в состоянии видеть его. Однако когда женщина взглянула на него, в ее глазах застыл ужас. Ужас и еще что-то. Ральфу это показалось узнаванием.
— Боже мой, — прошептала Луиза. — Мужчины в парке. У них еще были такие забавные имена… Клозес и Лашес <Clothes; lashes (англ.) одежда; плеть, бич.>, что-то в этом роде… И один из них разрезал тебе руку. О.
Ральф, Боже мой, что ты должен сделать!
— Луиза, не надо…
— Не смей говорить мне «не надо»! — закричала она ему
«Поспеши, — прошептал внутренний голос. — Не осталось времени стоять и дискутировать; где-то это уже начало происходить, а Страж Смерти, возможно, стучит не только для тебя».
— Мне надо идти. — Ральф отвернулся и направился к двери. Из-за волнения он не заметил некоторых обстоятельств в духе Шерлока Холмса, сопутствующих данной сцене собака, которая должна была бы лаять собака, всегда выражавшая лаем свое неодобрение, когда в доме повышали голос, — молчала. Розали исчезла со своего обычного места возле двери, а сама дверь стояла распахнутой.
В этот момент Ральф меньше всего думал о Розали. Ноги его по колено словно обволокло липкой патокой. Ральфу казалось, что он не сможет добраться и до крыльца, не то что до «Красного яблока». Сердце бешено колотилось в груди, глаза жгло.
— Нет! — крикнула Луиза. — Нет, Ральф, пожалуйста!
Не оставляй меня одну!
Она побежала за ним, цепляясь за его руку, Луиза все еще держала кисть для покраски, и красные капли, словно кровь, обагрили рубашку Ральфа.
Теперь Луиза плакала, а выражение абсолютной, невыразимой печали на ее лице чуть не разбило Ральфу сердце. Он не хотел вот так оставлять ее, не был уверен, что сможет оставить Луизу в таком состоянии.
Повернувшись, Ральф взял женщину за плечи:
— Луиза, мне необходимо идти.
— Ты не спал, — бормотала она. — Я знала, и я чувствовала, что это означает что-то плохое, но это не важно, мы уедем, мы можем уехать прямо сейчас, сию минуту. Мы только возьмем Розали и зубные щетки и уедем… Ральф сжал ее плечи, и Луиза замолчала, глядя на него сквозь слезы.
Ее губы дрожали.
— Луиза, послушай меня. Я должен это сделать.
— Я потеряла Пола, я не могу потерять и тебя! — всхлипнула женщина. — Я этого не вынесу! О, Ральф, я этого не переживу!
«Переживешь, — подумал Ральф. — Шот-таймеры намного крепче, чем кажутся. Они должны быть такими».
Ральф почувствовал, как пара слезинок скатилась по его щекам. Он подозревал, что причиной их является, скорее, усталость, чем горе. Если бы только он мог убедить Луизу, что от ее слов ничего не изменится, будет лишь еще труднее… Ральф отстранил от себя женщину. Шрам на руке болел сильнее, чем когда-либо прежде, а ощущение, что время неумолимо уходит, переполняло его.
— Если хочешь, можешь пройти со мной, но только часть пути, — сказал он. — Возможно, ты даже поможешь мне сделать то, что я обязан совершить. Я уже прожил свою жизнь, Луиза, и очень хорошую. Но она вообще еще ничего не успела увидеть, и будь я проклят, если позволю этому сукиному сыну забрать ее только потому, что ему не терпится свести со мной счеты.
— Какой сукин сын, Ральф? О чем ты говоришь?
— Я говорю о Натали Дипно. Она должна умереть сегодня утром, но я не допущу этого.
— Натали! Ральф, почему этот кто-то хочет убить Натали?
Она казалась очень удивленной, очень «нашей Луизой»… Но не таилось ли что-то еще под ее простоватой внешностью? Нечто осторожное и расчетливое? Ральф ответил на свой вопрос положительно. Ему даже показалось, что Луиза и наполовину не так удивлена, как старается показать.
Многие годы она таким образом водила за нос Билла Мак-Говерна — да и его тоже, — а теперь разыгрывалась иная (и более талантливая) вариация старого трюка.
На самом деле Луиза просто пыталась удержать его здесь.
Она искренне любила Натали, но для Луизы выбор между мужем и маленькой девочкой, живущей по соседству, вовсе не был выбором. Она не учитывала ни возраст, ни вопрос честности в такой ситуации. Ральф был ее мужчиной, а для Луизы это единственное, что имело значение.
— Не сработает, — беззлобно произнес Ральф. Он отстранился от нее и вновь направился к двери. — Я пообещал, и теперь у меня почти не осталось времени.
— Тогда нарушь обещание! — крикнула она, и ужас и ярость, прозвучавшие в голосе Луизы, поразили Ральфа. — Я мало помню о том времени, но припоминаю, что мы были впутаны в некоторые события, чуть не убившие нас, и по причинам, не совсем нам понятным. Поэтому расторгни договор, Ральф!
Разбей лучше его, чем мое сердце!
— А как же ребенок? Как же Элен, если на то пошло? Натали — единственное, ради чего она живет. Неужели Элен не заслуживает от меня ничего лучшего, чем нарушенное обещание?
— Меня не волнует, чего заслуживает она! Чего заслуживает любой человек! — крикнула Луиза, а затем ее лицо сморщилось. — Нет, думаю, меня это волнует. Но как же мы, Ральф? Неужели мы не в счет? — Ее глаза, темные, пленительные, испанские глаза, с мольбой уставились на него.
Если он станет долго смотреть в них, то так легко будет разрыдаться, поэтому Ральф отвел взгляд.
— Я все равно сделаю это, дорогая. Натали должна иметь то, что мы с тобой уже прожили, — еще семьдесят лет, дней и ночей.
Луиза беспомощно смотрела на мужа, но больше не пыталась остановить его. Она залилась слезами.
— Глупый, упрямый старик!
— Конечно, — согласился он, приподнимая лицо Луизы за подбородок. — Но я глупый, упрямый старик, держащий свое слово. Пойдем со мной. Я не против. — Хорошо, Ральф. — Луиза едва слышала свой голос, внутри у нее все похолодело. Ее аура почти полностью стала красной. — Что это будет?
Что должно случиться с ней?
— Ее должен сбить зеленый «форд-седан». Если я не займу ее место, девчушку размажут по Гаррис-авеню… А Элен будет смотреть, как это происходит.
Пока они шли к «Красному яблоку» (сначала Луиза отставала, затем бежала вдогонку, но прекратила это занятие, поняв, что такой трюк не остановит его), Ральф рассказал ей то немногое, что смог. У Луизы тоже сохранились кое-какие воспоминания о пребывании под поваленным грозой деревом — воспоминания, которые до сегодняшнего утра она считала сном, — но ее не было рядом во время последней стычки Ральфа с Атропосом.