Бессонница
Шрифт:
Просто жизнь, идущая как всегда — которая, как говорится, в основном между строк и за полями. Это то, что происходит, пока мы обдумываем другие планы, согласно той или иной саге, и если жизнь и была особенно хороша для Ральфа Робертса, то потому, что он не строил никаких планов. Он просто жил.
Ральф поддерживал приятельские отношения с Джоном Лейдекером и Джо Уайзером, но лучшим другом в течение всех этих лет оставалась его жена. Они почти всюду ходили вместе, у них не было секретов друг от друга, а ссорились супруги настолько редко, что точнее можно сказать — никогда. К тому же у Ральфа были его гончая Розали, любимое кресло-качалка, прежде принадлежавшее мистеру Чессу, а теперь ставшее его предпочтением, и почти ежедневные визиты Натали (которая называла их уже Ральф и Луиза вместо Вальф и Лисе). К тому же Ральф был здоров, чего еще желать? Самая обыкновенная жизнь, насыщенная обыкновенными шот-таймеровскими победами и поражениями, и Ральф искренне наслаждался ею до середины марта 1998 года, когда, проснувшись однажды утром и взглянув на часы, увидел, что всего 5.49.
Он тихонько лежал рядом с Луизой, не желая тревожить жену, и раздумывал, что же разбудило его.
«Тебе это известно, Ральф».
«Нет, абсолютно».
«Нет, известно. Слушай».
И он слушал. Слушал очень внимательно. И через некоторое время он услышал это в стенах: тихое, мягкое постукивание Стража Смерти.
На следующее утро Ральф проснулся в 5.47, а еще через сутки в 5.44.
Сон его уходил капля за каплей, минута за минутой, пока зима постепенно ослабляла свою хватку, позволяя весне отыскать обратную дорогу в Дерри. К маю уже отовсюду раздавалось постукивание Стража Смерти, однако Ральф понимал, что исходит оно из одного и того же места, но видоизменяется, как искусный чревовещатель изменяет свой голос. Прежде постукивание исходило из Кэролайн. Теперь оно исходило из него.
Ральф не испытывал уже того ужаса, который охватил его, когда ему показалось, что у него рак, или отчаяния, как при давних приступах бессонницы. Он чаще уставал и ему все труднее было сосредоточиваться и вспоминать даже самые простые вещи, но все происходящее Ральф воспринимал спокойно.
— Ты хорошо спишь? — однажды спросила его Луиза. — У тебя под глазами появились темные круги.
— Это из-за допинга, — ответил Ральф.
— Ах ты, старый шутник!
Ральф прижал к себе Луизу:
— Не тревожься за меня, дорогая, — я сплю столько, сколько надо.
А неделю спустя он проснулся в 4.02 утра от ноющей боли, кинжалом пронзающей руку, — ноющей в унисон постукиванию Стража Смерти, что было не больше, но и не меньше, чем биением его сердца. Но это новое ощущение не было его сердцем, по крайней мере Ральф так не считал; словно кто-то вживил нить накаливания в плоть правой руки.
"Это шрам, — подумал он, а затем: — Нет, это обещание.
Время выполнения обещания почти подошло".
«Какого обещания, Ральф? КАКОГО обещания?»
Он не знал.
Однажды в начале июня в гости к Робертсам пришли Элен и Натали, чтобы рассказать о поездке в Бостон с «тетей Мелани», работающей кассиром в банке и ставшей близкой подругой Элен. Элен и тетя Мелани участвовали в каком-то феминистском собрании, в то время как Натали знакомилась с малышами в детском дневном центре, после этого тетя Мелани уехала в Нью-Йорк, а затем и в Вашингтон по своим феминистским делам. А Элен и Натали еще пару дней знакомились с Бостоном.
— Мы смотрели мультик, — восхищенно сообщила Натали. — О жизни животных в лесу. Они разговаривали! — Девчушка произнесла последнее слово с шекспировской напыщенностью — разговаривали.
— Фильмы, где все животные такие чистенькие и благородные, ведь так? — поинтересовалась Луиза.
— Да! А еще у меня новое платье!
— Очень красивое, — похвалила Луиза.
Элен между тем смотрела на Ральфа:
— С тобой все в порядке? Ты такой бледный.
— Мне хорошо как никогда, — ответил он. — Какие вы обе хорошенькие в этих кепках. Приобрели в «Фэнуэй-парк»?
На головах Элен и Натали красовались кепки-бейсболки с эмблемой «Бостон Ред сокс». Вполне обычная вещь для Новой Англии в теплое время года («обычная, как кошачье дерьмо» — по словам Луизы), однако вид кепок на головах этих двоих наполнил Ральфа неким глубоким, пронизывающим чувством… Оно было связано со своеобразным образом, который Ральф абсолютно не понимал: с входом в «Красное яблоко».
Элен сняла кепку и принялась изучать ее.
— Да, — сказала она. — Мы ходили на матч, но продержались только три подачи. Мужчины, бьющие по мячам и принимающие мячи. Думаю, в настоящее время у меня не хватает терпения на мужчин с их мячами… Однако нам понравились их щегольские кепки, правда, Натали?
— Да! — радостно согласилась Натали, и когда на следующее утро Ральф проснулся в 4.01, шрам на руке горел, а Страж Смерти говорил почти вслух, повторяя шепотом странное, какое-то иностранное имя:
«Атропос… Атропос… Атропос».
«Мне это имя известно».
«Неужели, Ральф?»
«Да. У него еще есть ржавый скальпель и ужасное, отвратительное жилище. Именно он называл меня Шотти, и он еще забрал… Забрал…» «Забрал что, Ральф?»
Ральф привык к подобным молчаливым дискуссиям; казалось, они приходили к нему по некоему умственному радио, на пиратской частоте, работающей лишь в ранние утренние часы, пока он, лежа рядом со спящей женой, ждал восхода солнца. — «Забрал что? Ты помнишь?»
Ральф не ожидал объяснений; вопросы, задаваемые этим голосом, почти всегда оставались без ответа, но на сей раз, совершенно неожиданно, ответ пришел: «Панаму Билла Мак-Говерна, конечно. Атропос украл панаму Билла, а однажды я так разозлил его, что он даже откусил кусок от ее полей».
«А кто он? Кто такой Атропос?»
А вот на этот вопрос у Ральфа четкого ответа не было. Он знал лишь, что Атропос должен сделать что-то с Элен, у которой теперь есть кепка с эмблемой «Бостон Ред сокс», так нравившаяся женщине, и что у Атропоса есть ржавый скальпель.
«Скоро, — подумал Ральф Робертс, лежа в темноте и прислушиваясь к тихому постукиванию Стража Смерти в стенах. — Скоро я все узнаю».
В третью неделю испепеляюще жаркого июня Ральф снова стал видеть ауры.
Когда июнь соскользнул в июль, Ральф начал частенько плакать без какого-либо серьезного повода. Странно — если бы он испытывал разочарование или депрессию… Но иногда он просто смотрел на что-то — например, на птицу, одиноко парящую в небе, — и сердце его начинало трепетать от горестного предчувствия потери.