Бессонница
Шрифт:
– Это подарок, – улыбнулась я.
Дана подняла бровь.– Подарок?– удивилась она. – В честь чего?
– Просто подарок. Я не нуждаюсь в деньгах, а подарить платье тебе почту за честь.
– Получается, я перед тобой в долгу?
– Я ведь сказала, что это просто…
– … просто подарок, да, я поняла тебя. Я хочу подарить тебе ответный подарок.
Я подняла голову, посмотрела на нее и на миг затаила дыхание от неожиданности: глаза Даны, которые раньше были серыми, теперь стали синими – такими же, как у меня. Странное и необычное ощущение – казалось,– Глаза… как ты это делаешь? – не удержалась я от вопроса.
Дана улыбнулась.– Существа, в которых течет достаточно вампирской крови, могут воссоздавать глаза и взгляд других существ. Тех, которые им не безразличны.Это будет самым простым объяснением.
– А я тебе не безразлична?
– Нет, Лорена, ты мне не безразлична. – Я попробовала отвернуться, но Дана уже держала меня за подбородок. – Знаю, что я тебе тоже не безразлична. Правда?
– Да, – кивнула я, до сих пор глядя ей в глаза. Они поменяли цвет и из синих снова стали серыми, но теперь уже не были холодными – это был теплый, человеческий взгляд.
Наверное, именно так чувствует себя зачарованная жертва вампира, думала я, изучая лицо Даны. И все-таки, какая же она красивая. Это даже не красота, нет – это какая-то первобытная сила, божественная энергия, почувствовав которую один раз, вы уже никогда не освободитесь от этого плена. Как ужасно было бы, принадлежи такая красота смертной женщине – она бы увяла, как цветок, а потом умерла бы. Дана относилась к женщинам, ради которых мужчины погибают, предают, начинают войны. К таким женщинам не приходят – к ним приползают на коленях, оставляют у их ног все сокровища мира, дарят им Вселенную – только бы они, эти женщины, удостоили их хотя бы взглядом. Как же счастлив был Винсент – она принадлежала ему почти двести лет… и до сих пор его сердце принадлежит ей. Дана обняла меня за талию. Это был отнюдь не любовный жест – так, скорее, обнимают добычу, свою законную собственность. Властный и уверенный жест, который мог принадлежать, скорее, мужчине, а не женщине, но вместе с тем нежный и… зовущий. Наверное, поэтому он не вызвал во мне ни тени протеста. Так ощущает себя человек, оказавшийся в надежных и знающих, что делать, руках.– Хорошо, что у нас с тобой выдался свободный вечер, – сказала мне Дана. – Кто знает – может, я чему-нибудь тебя научу? Или научусь чему-нибудь от тебя? Я не из тех снобов, которые считают, что ни один смертный не владеет искусством любви так, как мы. Ведь искусство – это что-то, чему учатся всю жизнь, даже если это вечная жизнь.Ты согласна?
(2)– Спасибо… было очень вкусно!
Голос Даны доносился до меня будто через туман – создавалось впечатление, словно уши мои до отказа набиты ватой. Несколько секунд я смотрела на то, как она вытирает губы, после чего меня осенило, и я прикоснулась к своей шее.– Тебе понравилось? – спросила Дана, сложив испачканную в крови салфетку вчетверо.
Я посмотрела на свои пальцы – кровь в сумерках казалась черной. Дана откинулась на подушки, приняв позу натурщицы художника, и посмотрела на меня с улыбкой.– До завтрашнего утра заживет, – сказала она мне таким тоном, будто это был не укус вампира, а мелкая ссадина.
– Как… как ты это сделала? Ты меня зачаровала?
Дана поморщилась.– Нет,
– Я не помню, что ты что-то у меня спрашивала.
– Конечно, потому что я не задавала вопрос вслух. Я спросила мысленно.
Я снова потерла шею.– То есть… ты мне это внушила?
– Да нет же, Лорена. Я не могу тебе ничего внушить, и зачаровать тебя тоже не могу – у тебя есть печать Прародительницы. Помнишь, ты спросила у меня про глаза? Обычно смертные не замечают этих изменений. А тех, кто их замечает, зачаровать невозможно. С такими людьми каратели могут общаться на уровне… инстинктов? Зачастую люди хотят чего-то, но сами этого не понимают. А мы чувствуем такие желания.
Наверное, выражение лица у меня было потерянное, так как Дана успокаивающе кивнула.– Не забивай голову, – посоветовала она. – Даже мы не до конца понимаем суть этих процессов.
– А Винсент… он так не умеет?
– Нет. Но зато он умеет многое из того, чего не умею я. – Она помахала в воздухе сигаретной пачкой. – Ну что, закурим?
Мы закурили, и пару минут вечернюю тишину спальни нарушало только едва слышное тиканье часов и урчание кондиционера. Наконец, Дана заговорила.– Я должна попросить у тебя прощения, Лорена. Я плохо о тебе думала и желала тебе зла.
Я рассмеялась.– Еще никто не умирал от того, что кто-то другой плохо о нем думает.
– Великая Тьма знает все наши мысли и намерения, – сказала Дана убежденно. – Поэтому мы должны осторожно относиться к тому, о чем думаем. Когда я увидела Винсента впервые после того, как меня освободили, то у него были такие глаза… так смотрят люди, когда они кого-то любят. Так он когда-то смотрел на Марту. И я подумала – чем же я провинилась перед Великой Тьмой, что он во второй раз выбрал смертную женщину? И, признаюсь честно, до недавнего времени мне хотелось оторвать тебе голову и забросить ее на вершину Эвереста, а твое тело отдать на съедение диким медведям и волкам.
Это прозвучало так серьезно, что я помимо своей воли передернула плечами.– Ну… а что произошло потом?
– А потом я посмотрела на тебя и поняла, что в тебе течет наша кровь. То есть, не наша с Винсентом, а кровь темного существа. Не просто так Прародительница выбрала тебя. Я почувствовала это еще тогда, когда мы впервые встретились тогда, в клубе. Знаю, ты отрицаешь свою темную сторону, у вас говорят, что этот Дар – это что-то светлое, но это неправда, Лорена. После того, как Прародительница прикоснулась к тебе, ты стала одной из нас. Почти все темные существа живут в мире и согласии, они понимают друг друга. И я подумала, что ты не встанешь на пути к моему счастью. Ты знаешь свое место и не посягнешь на большее по одной простой причине – это тебе не нужно. Это правда?
– Правда, – кивнула я.
– Кроме того, – продолжила Дана, – я люблю Винсента так, как ни один смертный не сможет его полюбить. Я знаю, что и вы способны на любовь, но это другая любовь. Такая, когда один готов идти за другим куда угодно, готов терпеть боль и лишения, готов ждать. Но не десять, не двадцать, не сто лет. Сотни лет. Иногда, потеряв того, кого мы любили, мы страдаем целую вечность. Какими сильными бы ни были ваши эмоции, рано или поздно они сменяются другими. А мы, полюбив однажды, любим вечно. Подумай, насколько сильной должна быть любовь, чтобы это длилось всегда. Готова ли ты к тому, чтобы ждать вечность? Я была готова. И Великая Тьма вознаградила меня.