Бессонные ночи в Андалусии (сборник)
Шрифт:
Темноту моря внезапно прорезал луч прожектора, стала видна прибрежная полоса залива, замелькали сплошной линией огни в приморских поселках, засветилась дорожка от ближайшего маяка. Лиза не отрывала взгляда от этих, дрожащих в темноте огней на далеком берегу, уверенная, что она видела эту картину раньше, еще минута, и она вспомнит, где и когда.
– Ну, конечно, – выдохнула Лиза облегченно. – Точно, мы тогда с Гием встретились на палубе парома, курсирующего между Афинами и островом Эгина.
На тот момент Лиза в плане финансов оказалась несколько ниже «ватер линии» и рванула на последние деньги к своей давней приятельнице, внучке бабушки Таисьи, сухумской гречанке Софье, давно обосновавшейся на своей исторической родине. Она взяла самые дешевые билеты в четырехместную каюту, а когда вошла туда, оказалось, что там уже устраивались на ночлег три греческие мамы с шестью малолетними детишками – по двое на каждую. Малыши плакали, капризничали, баловались, мамы кричали на них, пытаясь успокоить, тут же кого-то кормили, кому-то меняли пеленки, кому-то совали соску, игрушку и т. д. В каюте было душно и шумно. Лиза жестами дала понять женщинам, что они могут располагаться и на ее месте тоже. Получив в ответ многоразово повторенное «поли эфхаристо» – большое спасибо, она с удовольствием вышла из каюты. Вечер был теплый, путь предстоял недолгий, и ее не пугало провести ночь на верхней палубе.
Паром медленно отходил от порта, оставляя все дальше свет фонарей на берегу, огни портовых сооружений, домов и гостиниц на холмах. Еще через полчаса разбросанные огни слились в одну линию, подчеркнув изгиб афинской бухты. Из бара доносился голос Демиса Руссо. Он томно тянул «О, сувенир мой, сувенир». Ему подпевали сидевшие за столиками соотечественники, подняв стаканы с «Метаксой», Лиза прошлась вдоль и поперек палубы и обнаружила пирамиду шезлонгов, сложенных в углу, а рядом – наваленные друг на друга матрасы, чуть прикрытые теплой тушей брезента, нагретой дневным солнцем. Лиза с удовольствием уселась на матрасы, вытянув ноги и глядя в море. И вот здесь, в темноте безлунной ночи, на неосвещенной палубе она заметила одинокую фигуру человека, в котором сразу, узнала Гия. Она уже не впервые убеждалась, что самое узнаваемое в человеке конечно, не лицо, а моторика, жесты, движения. Давно облысевший человек будет все так же проводить рукой по голове, как бы поправляя вихры волос; другой, скрюченный артритом, будет пожимать плечами, выражая недоумение, как это он делал в здоровой молодости; третий возьмет сигарету, чашку, рюмку и поднесет ко рту тем же движением, что и двадцать лет назад.
«По-моему, криминалисты в поисках преступника недооценивают этот фактор», – подумала Лиза, глядя с улыбкой на силуэт Георгия. Он стоял, не двигаясь, положив большие кисти рук на борт. Вытянув тонкую шею и повернув голову в сторону берега, он напряженно вглядывался, как если бы среди удаляющихся огней города был и свет его дома. Прежде чем подойти к Гошке, Лиза отправилась в бар за бокалом чего-нибудь выпить, уверенная, что найдет его на том же месте в той же позе.
Потом Гошка сказал, что тоже сразу узнал ее на выходе из освещенного бара. В одной руке она держала бокал с вином, в другой сумочку, пытаясь закурить. Для этого она перекладывала то сумочку, то бокал, то сигарету, пока не полетели вниз и сумочка, и зажигалка, а бокал накренился, рискуя вылить содержимое: действия вполне типичные и узнаваемые.
– Ну, привет, Гошка. Сколько прошло со дня нашей последней встречи в Риме? Лет пять, думаю, не меньше? – сказала Лиза, отпивая греческое вино, терпкое и теплое.
– Скоро шесть, – поправил ее Георгий, закуривая, и тут же закашлялся.
– У тебя появился типичный кашель заядлого курильщика, бросай.
– А сама? – возразил Гошка и предложил: – Давай вместе. Вот сейчас бросим и больше ни-ни.
– Нет, прямо сейчас нет, но вообще-то скоро придется. По всем странам начинают зверскую борьбу против курения. Мне на какой-то акции майку вручили с надписью во всю ширь «Нон смокинг дженерейшн».
– Н-да, это уже не к нам. Мы из другого поколения-, протянул Гошка. – В некотором смысле мы – мамонты, динозавры или что-то вроде этого. В социальном смысле.
– Тебе так кажется? Нет, я пока не ощущаю. Я неприхотлива как немецкая овчарка. Могу жить в любых условиях и в любом обществе. И нынешняя молодежь меня не раздражает. Правда, и особого любопытства не вызывает.
Вот так они и проболтали о том, о сем всю ночь, заходя время от времени в бар, где все время слышались грустные греческие напевы.
Оба они впервые были в Греции. Лиза объяснила, что едет к своей приятельнице, которая давно звала ее в гости. И это была правда. А Георгий, оказывается, ехал на какой-то профессиональный семинар на остров Санторини, где должен был что-то вещать молодым электронщикам из поколения некурящих.
Лиза зябко передернула плечами, дотронулась до изящных кончиков пальмовых листьев, лежащих на деревянных перилах веранды. Она прикоснулась к ним и спросила: «Вам тоже не спится?». Листья ничего не ответили. Наверное, все-таки, спали. Она еще раз погладила их, допила каплю рома и стала спускаться. И опять чуть не полетела перед площадкой, снова споткнувшись о высокий порожек. Удар пришелся ровно в то же место, что и накануне. Она села на ступеньку, чтобы растереть лодыжку, на которой еще не прошел старый синяк.
– Наверное, Гошка тогда уже заболевал, – подумала вдруг Лиза. – Ранняя стадия, можно было бы вылечить. Может быть, останься я тогда с Гошкой, а он снова попросил меня об этом, я бы тогда могла помочь ему, я отвела бы его к врачам. Но уже через мгновение со злой иронией прошептала: «Не строй из себя мать Терезу. Тебе и в голову не пришло тогда остаться с ним. Ты спешила. А что получилось, помнишь? Опять предательство. Софья была так рада твоему приезду. А ты взяла, да и переспала зачем-то с ее мужем.
Костас пригласил ее на морскую прогулку и на рыбалку. Софья была занята с детьми и приготовлением обеда. А Костас, выйдя в море, повернул лодку к маленькому острову. Едва причалив, они вышли, и прямо на пустынном берегу, не сговариваясь, как будто только этого и ждали, одновременно разделись и долго с упоением занимались любовью.
Когда она уезжала, Костас и Софья пошли провожать ее в порт. Лиза держала в руках сумку, куда гостеприимные хозяева положили банку с огромными черными маслинами, ломоть козьего сыра, баклажку домашнего вина, бутылку оливкового масла и ковригу свежеиспеченного хлеба. Лиза весело махала друзьям с палубы отплывающего парома и что-то кричала. За шумом мотора ее не было слышно. Костас стоял, заложив руки в карманы. Софья обеими руками ухватилась за него. Они стояли молча, не двигаясь, смотрели на нее и ждали, пока отойдет паром.
Лиза, «проиграв» в уме эту давнишнюю и почти забытую сцену прощанья на греческом острове с друзьями, застонала от отвращенья к себе, до скрежета сжала зубы и долго сидела на узких ступеньках, потирая ушибленное место. На ощупь было понятно, что там появилась гематома. Пора вернуться в дом, проведать Гошку. Она начала спускаться с веранды и теперь нарочно с силой давила на стопу с больной лодыжкой, выворачивая ее и подвертывая специально, чтобы боль физическая стала ощутимей душевных терзаний.