Бессонные ночи в Андалусии (сборник)
Шрифт:
Она вышла на террасу, передумала, поднялась на веранду, и сверху увидела мальчонку, который развешивал на столбах объявления о традиционных скидках в продуктовых магазинах в ближайший четверг.
– Стало быть, сегодня вторник, – сообразила Лиза, вспомнив, что объявления появлялись за два дня до распродажи. – Господи, так сегодня же ровно девять дней, как Гошка умер. Помянуть же надо, – заволновалась Лиза, поспешно спустилась и пошла на кухню.
Она достала водку, купленную после похорон, налила полстакана, выпила за упокой раба Божьего Георгия. На закуску пошли все те же маринованные огурцы из банки, которая так и стояла в холодильнике рядом с бутылкой.
Из приемника неслось
С того дня Лиза решила быть осторожней и стала плотно закрывать все двери, чтобы снаружи ее странный плач, похожий на вой одинокой собаки, не был слышен. Свет по ночам она тоже не включала, слабо светился только дисплей приемника.
Гошкина коллекция оригинальных бутылок со смешными этикетками заметно убывала. Через день-два Лиза открывала новый «шедевр». Едва рассмотрев рисунок и название напитка, открывала бутылку, наливала и начинала пить маленькими глотками и вроде неспешно. Но почему-то бокал быстро пустел, приходилось снова его пополнять. Зато питье приносило ей минуты сна, забвения, улетов в ирреальность, как и сейчас.
Очнувшись от полудремы, пошатываясь, Лиза доплелась до кухни, заварила себе крепкого кофе. Потом подошла к приемнику, покрутила ручку настройки, остановилась на «волне» фламенко: кажется, что-то из Карлоса Монтойи, патриарха гитары. Но сейчас в этом исполнении Лиза чувствовала не более, чем рафинированное эстетство, какая-то искусственная претензия на безусловное знание тайны жизни и смерти. Она крутанула дальше и услышала томно-сладкий гитарный блюз Элвиса Пресли. Его сменил мужественный баритон Фрэнка Синатры. «Нью-Йорк, Нью-Йорк», – восторженно повторял певец. Эту же вещь вслед за ним исполнила Лайзи Минелли, потом сразу вступил еще кто-то, тоже с «Нью-Йорком…».
Лиза приглушила звук. Голова кружилась, ноги плохо воспринимали слабеющие мозговые рефлексы, руки подрагивали. Она с облегчением снова уселась в кресло, поставила пустую чашечку на стол, с любопытством наблюдая, как фарфор мелко дрожит в унисон с ее рукой. «Типичный алкогольный трем», – вполне трезво констатировала она.
Куда-то подевались все ручки. На столе остался только остро отточенный карандаш. Лиза взяла карандаш и на первом попавшимся листке, частично уже заполненным ее собственными каракулями, вывела: «Племяшка, родная, умер Гий. Он умер, его больше нет».
Потом еще до конца страницы она писала только одно слово: «умер, умер, умер….». Строчки западали вниз и вправо, и последний раз слово «умер» ушло за пределы листа.
На знакомой радиоволне ведущий объявил концерт памяти Джо Дассена. Чувственный, проникновенный голос француза тихо вопрошал: «Et si tu n` existais pas. Dis-moi pourquoi j` existerais?» – Если тебя нет, скажи, зачем мне жить?».
Сентиментальный французский шансон, давно знакомый, услышанный далеко не в первый раз, вдруг поразил Лизу своим личностным обращением к ней, именно к ней. Вопрос был очень актуальным. Она ухватилась за него и стала повторять вслух: «Зачем, зачем мне моя жизнь?», запивая вопрос глотком крепкого бренди. И опять, в сотый раз мысли ее закрутились по знакомому «маршруту».
«Гошка позвал меня, доверил свои последние дни, а я сбежала. А сколько
Я думала, что вольна и свободна в своем пространстве, а на самом деле моя жизнь получилась, как этот странный танец фламенко: постоянное движение, ограниченное кругом. Он задан свыше и из него не выйдешь. Судьба, случай, рок, провидение, предопределенье, воля Божья, воля собственная, – сколькими словами можно объяснить отдельное событие в жизни и всю жизнь человека?
Спешила, спешила, а вот в нужный момент опоздала. С другой стороны, нужно ли было мне, да и Георгию быть вместе в самый, самый последний его миг? Подать стакан воды, держать руку, ощущая, как его холодеющие пальцы перестают отвечать на пожатие? И кому это больше нужно, уходящему в мир иной, или остающемуся здесь, на земле? Остаться, чтобы вечно испытывать чувство вины. Но я же не знала точно, когда это случится… —
Едва подумав или прошептав это, она резко подняла голову от стола и сказал вслух громко и четко: «Не ври самой себе. Ты с самого начала знала, что конец близок. Ты знала и неделю назад, что это может случиться в любой день, в любую минуту. Ты сбежала от него больного, умирающего, как когда-то сбежала от молодого и здорового».
Болел затылок, затекли руки и ноги в неудобной позе. Она с трудом встала, не удержалась и повалилась снова в кресло. Она была пьяна, и ей хотелось плакать. Но вместо плача у нее снова вырвались звуки, похожие на собачий вой. Он закрыла рот ладонями, боясь, что кто-нибудь с улицы услышит ее, и продолжала тихо скулить.
А потом вдруг быстро накинула крутку, надела кроссовки и выбежала из дома. Старясь ступать не слышно, покачиваясь от слабости, она по-старушечьи засеменила к морю. Крадучись, перебежала освещенную автостраду не через подземный туннель, а поверху, надеясь, что в такую пору здесь не будет машин, никто не заметит ее, и стала спускаться вниз, к пляжу. Там она сняла обувь и вступила на холодный утрамбованный песок у самой воды. Мелкие редкие барашки волн слегка омывали ее ступни и тут же виновато убегали обратно. Она пошла быстрее, как будто боясь опоздать к месту встречи. Потом она уже неслась по пустынному пляжу. Камешки, песок и осколки ракушек попадали под голые ступни и застревали между пальцев. «Андалузский пес, бегущий по берегу моря», – вспомнилось ей название фильма Буннюэля. В названии скрывалась какая-то аллюзия, относящаяся к бывшему другу, Сальвадору Дали. Кажется, тот сильно обиделся, и они разошлись окончательно. «Черт возьми, эти цитаты, лезут, лезут», – зло шептала Лиза и продолжала бежать.