Бессонный патруль (сборник)
Шрифт:
Надежды Леонида, однако, не оправдались. Уже через месяц исполнительный лист поступил по месту его работы. Вмешался участковый. Он вызвал Леонида и сделал ему строгое внушение.
Трудно вообще сказать, что делалось в душе этого человека. К чему он стремился, как мыслил себе жить. На это никто, наверное, не смог бы ответить, даже он сам. Между тем Леонид, стремясь уклониться от выполнения своих обязанностей в отношении семьи, готов был на все: уйти на дно, потерять имя, стать бродягой, утратить в конце концов всякое право
Из Павлодара он скрылся, как вор, не уволившись с работы и не взяв паспорта. Скитался по деревням. Выдавал себя за мастера по ремонту швейных машин. Ходил по домам, предлагал свои услуги. Если неисправность была незначительной, он налаживал машину и брал соответствующую плату. Если же повреждение устранить не удавалось, он ссылался на нехватку запасных частей и уходил не солоно хлебавши.
Шло время. Осточертела бродячая жизнь. Наконец, накопив немного денег, он решил осесть в одном колхозе.
Тут-то и оформилась у него «идея», как избавиться от алиментов.
Это оказалось «совсем просто». Надо умереть. А если не умереть, то сделать так, чтобы Ксения поверила, что он умер. Тогда она перестанет разыскивать его, посылать по месту работы исполнительные листы.
И вот разыгрывается гнуснейшая инсценировка. Изготавливается самый настоящий гроб. Леонид ложится в этот гроб. Его обкладывают цветами и фотографируют.
Так было изготовлено «доказательство» смерти Леонида.
Фотографию он, за подписью своего приятеля, отослал Ксении.
Так человек опустился вниз еще на одну ступеньку. Он терял последнее, что у него было. Он думал, что это только фотография изображает его мертвым, но он уже и на самом деле был мертв. Человек исчез. Осталась ходячая двуногая копия, жаждущая водки, чтобы забыться. Ничего у него не было: ни дома, ни семьи, ни привязанности, ни чувства.
А фотография сделала свое дело. Дошло письмо до Ксении, которая все еще помнила прежнего Леонида. Помнила, любила его. Ждала, что одумается человек, вернется.
После получения фотографии ждать стало некого. Ничто больше не удерживало Ксению в селе. Вместе с дочкой Аллочкой она уехала из колхоза, где все ей напоминало о Леониде, о былом счастье.
А Леонид тем временем перебрался в Семипалатинск. Он добился наконец своего. Его оставили в покое. Никто не разыскивал его, не узнавал его адреса и места работы, никто не слал вслед исполнительного листа.
Наступила спокойная жизнь. Спокойствие это, правда, смахивало на могилу. Ну что ж, сам в нее залез. Он сменил одну, другую работу. Будто следы заметал. По привычке.
Жил то в общежитии, то снимал угол. По вечерам идти было некуда. Валялся на койке, тупо смотрел в потолок. Если были деньги, шел в ресторан. Там спрашивал кое-какую закуску и обязательно стаканчик водки. Сидел часами, слушал ресторанный шум. Медленно пьянел. Только бы не быть одному.
Он стал угрюмым, неразговорчивым. Косился на все исподлобья, подозрительно. Только хмель иногда развязывал ему язык. Случайному собутыльнику начинал вдруг слезливо жаловаться на свою участь.
— Моя спутница — печаль и тоска по семье, — говорил он, заглядывая в чьи-нибудь равнодушные глаза. — А душа нараспашку. Я проклял день своего рождения и другого не признаю. Я — случайная жертва злой судьбы. Кто может это понять? Никто! И не лезьте мне в душу.
Впрочем, никто в душу к нему и не лез. Пьяные излияния его выслушивали нехотя и старались побыстрее отделаться.
Кое-кто, однако, им все же заинтересовался. Официантка этого же ресторана остановилась однажды возле него.
— Жаль мне вас, — сказала она соболезнующе. — Вижу, тоскует человек. И угла, наверное, теплого нет?
— Нет, — с готовностью подтвердил Леонид. — Нету теплого угла.
— Ну, так чего ж? Зашли бы, — она улыбнулась. — Может быть, у меня вам понравится.
На следующий день Леонид разыскал на окраине большой дом с садом. Официантка жила вдвоем со взрослой дочкой. Квартира, правда, была какая-то странная. Не квартира, а скорее притон. Чуть ли не каждый вечер сюда приходили молодые люди проводить время. Время проводили весело. Пили, закусывали, веселились. Леонид сначала молча таращил глаза — удивлялся. Из разговоров гостей он довольно быстро понял, что почти никто из них нигде не работает. А деньги у «гостей» были.
— Леня, котик, не тоскуй, — хозяйкина дочь садилась ему на колени, закуривала сигарету, тонкой струйкой выпускала изо рта дым, щурилась. — Чего скучаешь? С нами ведь не плохо. Правда? — Она прижималась к нему, начинала целовать в губы, обжигая дыханием.
Леонид первое время с опаской оглядывался, но потом понял, что тут друг на друга никто не обращал никакого внимания. Хозяйка смотрела на дочку благосклонно, одобрительно кивала головой. Та лениво подымалась, тащила Леонида за собой в соседнюю полутемную комнату…
Через несколько дней он обнаружил, что у него. в карманах нет ни копейки. Такая неприятность!
Несколько дней хозяйка терпела, хоть и хмурилась, но в один из вечеров, когда опять собралась вся компания, она, глядя в упор на Леонида, который, опрокинув рюмку водки в рот, потянулся вилкой к закуске, нежно сказала:
— Пьешь, котик? Закусываешь? А вкладывать в общий котел — не вкладываешь? Любишь, значит, на чужой счет.
Леонид побагровел:
— У меня эти самые проклятые кончились…
Хозяйка засмеялась.
— Косолапый, — крикнула она. — Тут у нас один из детского сада затесался. Расскажи ему, где можно достать радужные бумажки…
— Кому объяснить? Вот этому? — Широкоплечий чернявый детина с зажатой в углу рта сигаретой подошел поближе и начал пристально рассматривать Леонида. — А сам не знаешь?