Бессонный патруль (Сборник)
Шрифт:
Сколько он прошел, трудно сказать. Осторожно, чтобы не плеснуть, он вынырнул и мгновение вдыхал в себя воздух. Но тут, где-то рядом, вновь хлестнул выстрел, и Алексей притаился. Определив направление, он стал потихоньку красться. На его счастье, высоко над землей громко закурлыкали журавли, и потрескивание сухого камыша потонуло в этом шуме.
Вскоре он увидел и того, кого искал. Тот залег на небольшом холмике и, высовывая голову с острым птичьим профилем, приглядывался, откуда ему грозит опасность.
Алексей
– Обернись, сука!
– крикнул он изо всех сил и кинулся к убийце.
Тот на мгновение растерялся, и это решило исход дела.
...Через неделю Алексея Григорьевича вызвали в управление милиции. Пропуск ему уже был заказан, и майор сразу же принял его.
– Похоронили друга, - проговорил он.
– Жаль Богдановл, по отзывал; он был замечательным человеком.
– А кто... тот?
– тяжело дыша, спросил Алексей.
– Тот?
– помедлив, переспросил майор.
– За бандитизм был приговорен к расстрелу, а потом помилован. Он бежал из колонии. Хочешь на него взглянуть?
По коридору они подошли к двери, у которой стояли два охранника.
– Со мной, - кивнул майор на Алексея и открыл дверь, - Вот он - Петров - Кочемасов - Заковряжный и так далее.
– А я тебя запомнил, - нервно повернулся бандит к Булатову.
– Что-либо запоминать тебе уже поздно, - проговорил майор.
Ю. РОЖИЦЫН
* * *
ЧАСТЬ 4
Лично ответствен
"И У МЕНЯ БЫЛ ПАПА..."
Он тихо бредет по проезжей части улицы. Тяжелые ботинки утопают в пыли. Улыбается, глядя по сторонам, останавливается, оборачивается назад. К чему он присматривается, понять трудно. Столовая, магазин, библиотека.
Все обыкновенно. Запыленные стены. Однообразные крыши. И улица нараспашку, как степь, широкая и неуютная,
Остановился против магазина. Новая вывеска: Промтовары. Он удивленно уставился на нее, что-то вспоминает или силятся вспомнить. Но буквы молчат. Он едва заметно хмурится. Глубокий шрам, пересекающий левую щеку, подергивается.
Ботинки снова запылили.
Следом бегут мальчишки, на он их не замечает.
В конце улицы вдруг остановился, застыл, как вкопанный. Отыскивая что-то глазами, бегло посмотрел кругом и задержал взгляд на невысоком, сиротливо стоящем карагаче.
Карагач изувечен. Ему достается от местных мальчишек. Сорванцы прибегают сюда с гнутыми гвоздями и железками, выпрямляют их на камне, лежащем рядом, и заколачивают в дерево. За единственный здоровый сук цепляются сразу по трое, подтягиваются, как на турнике, взбираются выше и, ухватившись за макушку, тарзанами бросаются вниз, пригибая ее до самой земли. Мальчишечья свора будто мстит дереву за то, что в поселке оно единственное.
В поселке безлюдно. В пору уборки хлеба здесь, на "централке", можно встретить лишь
Время далеко за полдень. Солнечные зайчики прыгают и окнах домов, купаются в неширокой речке, многоцветьем рассыпаются на листьях прибрежных кустарников. Все охвачено сладостной осенней дремой. Но этот неуютный карагач, этот человек и шрам на лице... Откуда они и зачем?
По всему видно, незнакомец провел в дороге не одни сутки. Притом обстоятельства едва ли сталкивал" его хотя бы с самым скромным комфортом. Белая рубашка потемнела от стирки в холодной воде. Помятые рукава высоко закатаны. Землистого цвета штаны поддерживаются широким ремнем. Через плечо перекинуты небольшой мешок, походящий на торбу, и последней поношенностп пиджак.
Выйдя наконец из оцепенения, незнакомец перехватил с одного плеча на другое свою ношу, посмотрел, между прочим, на речку и решительно зашагал к карагачу. Приблизившись, он погладил шершавый, побитый камнями ствол.
Мальчишки недоумевали. Им, наблюданшим издали, казалось, дерево делится своими обидами со странным пришельцем.
Долго стоял он так, в обнимку с деревом. Потом бросил пиджак и мешок на землю и склонился над камнем, намереваясь перевернуть его. Попытка была тщетной. Гранит будто пустил корни в утоптанную землю. Подтянув мешок, незнакомец достал из него охотничий нож и начал ковырять вокруг камня. Камень поддался. На обратной стороне его мальчишки увидели глубоко выбитую букву "Т". Осторожно, будто опасаясь, незнакомец проводил по ней широкой заскорузлой ладонью. Потом, взяв из-под камня горсть земли, размял ее, высыпал в платок, извлеченный из кармана пиджака, завернул и спрятал в мешок.
Завалив камень на прежнее место, он присел на него.
Солнце кровавым шаром касалось земли. Ни малейшего ветерка. Такие дни и вечера у хлеборобов на вес золота.
Поля вокруг обволакиваются гудящей радостью комбайнов и автомашин. Воздух, как говорят поэты, пропитан ароматом убираемого хлеба.
Незнакомец сидел на камне, обхватив колени руками.
Мальчишки уже не таращили глаза на него. Двое, отойдя, стали швырять в воду камни. Только младший, лет семи, продолжал вертеться рядом.
Вдруг, незнакомец вздрогнул, будто ошпаренный: он услышал, как сверстники окликнули не в меру любопытного приятеля:
– Драчук, давай, кто дальше кинет?
Незнакомец впился глазами в мальчугана.
– Это ты Драчук?..
Малый испуганно посмотрел па него.
– Как зовут тебя, малыш?
– Николаем.
– А отец, отец твой где?
– произнес незнакомец так, будто сам боялся этого вопроса.
Мальчуган молча уставился на него. На помощь подоспели его друзья.