Бестиарий
Шрифт:
— Ну как же не знаете? — засмеялся милиционер. — Конвертики-то при вас вскрыли, вот и протокольчик имеется. И списочек хороший, показательный: «Пепелицына — пятьсот пятьдесят, Алмазова — пятьсот пятьдесят», и далее — в строгом соответствии с содержимым конвертов. Дурачка-то из себя не стройте.
— Эти вопросы вам надо задавать турфирме, — сказал Ян. — Это их документы, конверты, всё остальное. Я просто провожающий.
— Прекрасная позиция! — лейтенант явно получал от процесса удовольствие. — Вот вчера наркокурьера из Душанбе задержали. Шестьсот граммов героина, представляете? Так он мне и говорит: это,
— Давайте как-то попроще разберёмся, — горло у Яна пересохло, слиплось. — И все вопросы утрясём.
— Утрясём-утрясём. — милиционер склонился над протоколом. — Допишу сейчас твои показания, Ван, подпишешь, и утрясём.
Никаких протоколов, инструктировал Яна Виталий — «уважаемый человек», руководитель маленькой туристической фирмы. Ничего не подписывай, ни с чем не соглашайся — тогда мне будет легче всё уладить. Впрочем, говорил Виталий и о том, что ничего подобного случаться не должно — всё под контролем и приглядом. Вот и пригляд. Соскок на «ты» не сулил радужных перспектив.
На столе тренькнул телефон.
— Колыванов слушает. Что? Почему у меня?
Лейтенант, прижав трубку к уху плечом, повернулся к тумбочке, где громоздилась стопа картонных папок. Начал перебирать их по одной.
— Я же говорил: так не принимать, только через журнал входящих.
Ян укладкой посмотрел на часы. До окончания регистрации на его рейс оставалось сорок минут. Лейтенант, беззлобно матерясь, рылся в пыльных папках. Недописанный труд «Чистосердечное признание несостоявшегося валютного махинатора Яна Вана» лежал на расстоянии вытянутой руки. Время текло как клей.
Заледеневшие пальцы нащупали в кармане связку ключей. Зазубрены бородок ключей и острые углы брелка впились в ладонь. Яна зазнобило. Встать и уйти. Просто встать и уйти. Кому он здесь нужен? Этому вот Колыванову — только для галочки и для статистики. Не как человек — а как циферка в отчётности. Так может, нет и не было никакого Яна Вана?
— Где этих лохов бомбанули? — продолжал телефонную выволочку лейтенант. — За шлагбаумом или до, а? Правильно говоришь: после оплаты. То есть — за шлагбаумом. А там чья зона ответственности? Ну, что молчишь? Я этим халявщикам всё уже объяснил, всё по полочкам разложил: мы здесь ни при чём, пусть у себя принимают в производство! Я их в дверь гоню, а ты в окно пускаешь! Да куда ж ты эту папку-то задевал, а?..
Нет и не было. У Яна чуть закружилась голова. В надбровные дуги словно залили что-то тяжёлое и тягучее. Ян медленно встал и выпрямился, повесил сумку на плечо. У лейтенанта явно отсутствовало периферийное зрение, либо он уж слишком погрузился в неотложные дела — и на движение задержанного никак не отреагировал.
Меня здесь нет, как мантру повторял Ян снова и снова. Протянул руку к столу и взял сначала два листка свидетельских показаний, потом недописанный текст собственного допроса. В висках гудело, в переносице словно застрял свинцовый шарик. Нет и не было меня здесь. Стараясь не шуметь, Ян сделал два шага к двери и вышел в пустой коридор.
За его спиной Колыванов удовлетворённо ругнулся, найдя нужную папку — но не там, откуда только что крался Ян, а в другом, своём, колывановском мире, полном лохов и бомбил. А Яна уже и след простыл. Качаясь как пьяный, придерживаясь за стену, чтоб не упасть, он направлялся к выходу из коридора. Кто-то в форме досадливо фыркнул, столкнувшись с ним в дверях плечами.
Уже за дверью отделения Ян едва не врезался в крупного немолодого мужчину, как будто собиравшегося войти внутрь, но медлившего. И никому, никому до Яна дела не было. Это не могло не радовать. Головная боль понемногу начала отступать.
Утренние рейсы приземлялись один за другим. В сумрачном и людном зале прилёта встречающие пялились на табло, вставали на цыпочки у стеклянных стен таможенной зоны, мяли в руках цветы и таблички.
Яну казалось, что каждый второй встречный косится на него с подозрением. И вот-вот сзади послышится топот ног. Лови преступника!
Не было меня там, не было, не было!
Выйдя на улицу, Ян изорвал в мелкие клочки все протоколы и выбросил в урну. Вытащил из кармана мобильник и позвонил Виталию. К счастью, тот сразу снял трубку.
— Улетай! — безапелляционно заявил директор турфирмы, выслушав сбивчивую историю о задержании и «побеге из-под стражи». — Про паспорт и деньги я всё понял, займусь немедленно. Татьяна, которая Петровна, мне только что отзвонилась. Молодец тётка, наш человек: я не я, лошадь не моя, отморозилась по полной, послала этих сыщиков куда подальше. Так что предъявить им тебе особо нечего. Но всё равно: лучше улетай. Побудешь подальше какое-то время. Во избежание, так сказать. На незнакомые звонки не отвечай. А то начнут прессовать, пугать — ни удовольствия, ни пользы. Давай, парень, двигай нах Дойчлянд! Ты всё правильно сделал, кстати. Спасибо!
За «спасибо» Ян сразу простил Виталия, и всё, что минуту назад хотелось высказать, показалось не таким уж существенным. В конце концов, в жизни ведь всякое случается.
Опасливо озираясь, Ян поднялся через улицу на пандус аэропорта и снова вошёл в зал вылета.
Нет, никто не рыскал среди пассажиров с его фотографией. И таможенник посмотрел на молодого человека безо всякого интереса. И даже строгая служащая в будке не уделила ему особого внимания, сразу же шарахнув штампом выезда по пустой страничке паспорта.
Ян Ван, двадцати трёх лет, рост сто восемьдесят четыре сантиметра, телосложение среднее, волосы чёрные, лицо округлое. Ярко-выраженные национальные черты отсутствуют, тип внешности славянский или западно-европейский. Особые приметы: глаза разного цвета, зелёный и голубой.
Нет, попадающего под это описание человека никто не искал. По крайней мере, в данную минуту.
Главное — выдохнуть, успокоиться, немножко прийти в себя. Яркий свет рекламных щитов резал глаза. Икра, бриллианты, парфюм, модные шмотки, часы всё с теми же бриллиантами. По узкому и неудобному коридору, изогнутому угловатой дугой вокруг зала вылета, хаотично двигалась людская масса. За стеклом в аквариумах-накопителях толпились без пяти минут пассажиры. В углах и закутках уныло сидели и лежали на газетах то ли транзитники, то ли особые аэропортовые бомжи, потерявшие не только свой дом, но даже родной город.