Бестолковые рассказы о бестолковости
Шрифт:
— Очевидно, сместится вправо.
— Да? Ну раз вам, прямо-таки совершенно здесь все очевидно, берите в руки ручечку и пишите прямо вот тут на вашей же бумажечке: «Вправо» и не забудьте поставить рядом подпись, сегодняшнее число и фамилию свою напишите.
— Ой, как же я сразу не сообразил! Кривая сместится влево!
— И это, стало быть, тоже для вас совершенно очевидно? Озарило вас вдруг? Что-то, стало быть, быстренько на вас снизошло. Ну хорошо, пишите: «Влево» и прилагайте ваши реквизиты. Так-так. Платон, как говорится, мне друг, но истина, знаете ли, все же мне как-то дороже. На самом деле кривая сместится вверх и вот почему… (далее следует рассказ, изобилующий многообразными скучными терминами и определениями). Так что на сегодня случился
Были у обучаемых военных и чрезвычайно агрессивные в своем веселье преподаватели. Сообщество обучаемых военных считало их «злобствующими». Они же считали себя просто очень строгими и разумно принципиальными.
Одному из особо талантливых «злобствующих» удавалось, например, за считанные минуты так накалить обстановку в аудитории, что у обучаемых военных тут же начинали наблюдаться явные признаки необратимых физиологических изменений, попросту говоря, признаки физиологической мутации. Сначала все они подозревались в симуляции мутации генной. Но потом успокоили врачи: «Нет, нет! Только физиологическая. И то, только внешняя! И вовсе даже не необратимая! Если, конечно, не заиграться».
Сидят, к примеру, военные в аудитории на рядовом групповом каком-нибудь занятии с чистыми, девственными такими головами. Сидят, никому не мешают. Не трогают никого. Сидят в полном непонимании сути вокруг них происходящего. А вокруг них развешено много-много плакатов с изображением каких-то схем, каких-то графиков, стоит какая-то незнакомая аппаратура.
Все дело в том, что весь предшествующий злополучным занятиям вечер и даже кусочек ночи, вместо плановой самоподготовки занимались обучаемые военные привычным для себя делом — разгрузкой какао-бобов, прибывших сухогрузом откуда-то из далекой Африки. Несмотря на ночное докерство, сидят военные довольно бодро, носом не клюют, потому как посасывают, втихаря, изъятые в порту для научных исследований кусочки горько-возбуждающих экзотических бобов. Исследования пока проходят успешно и приближаются к завершению с положительными результатами.
Вот только «злобствующий» преподаватель активно противодействует плавному ходу событий. Он сухо и коротко, демонстрируя психологический нажим в скрипучем своем голосе, зачем-то напоминает военным о том, что вчера на самоподготовке они проработали такую-то тему и при этом, военные, конечно же, обратили особое внимание на целый ряд интересных вопросов.
Ну а далее «злобствующий» доверительно посвящает военных в свои ближайшие намерения. А намеревается он немедленно приступить к постановке некоторых интересных, по его мнению, вопросов перед обучаемыми военными. Мало того, он даже готов тут же выслушать содержательных ответы на интересные эти вопросы.
При этом он, опять же очень доверительно, сообщает военным о том, что он хоть и считается в широких военных кругах «злобствующим», но на самом деле, где-то глубоко в душе, является он самым, что ни на есть, убежденным демократом. И именно поэтому он вовсе не собирается призывать военных к ответу по банальному списку в скучном журнале и готов выслушать сначала всех желающих выступить, причем абсолютно всех, без всяких абсолютно ограничений, а затем перейти, если останется у него на это хоть немного времени, к короткому выборочному опросу остальных военных. Тотальный контроль усвояемости, понимаете ли.
При этом для желающих выступить он вовсе даже не собирается устанавливать каких-либо временных лимитов, т. е. сколько времени выступающим понадобится для содержательных и исчерпывающих их ответов, столько он и готов предоставить. Ну, конечно же, в рамках, очерченных этому занятию Его Величеством Расписанием!
А если все же случится так, что суммарное время выступлений все же превысит допустимые пределы, то он, вовсе даже никакой не «злобствующий», а самый что ни на есть истый демократ, готов продолжать заслушивать военных во внеучебное время (?!).
В аудитории наступает оглушающе-гнетущая тишина. «Демократ» в начале просительно призывает военных к сознательности, к открытости, так сказать. Заискивающе говорит о вреде утаивания глубинных своих знаний отдельными продвинутыми индивидуумами от сероватых своих сотоварищей. Утверждает, что это нехарактерно для нашего социалистического общества. Впрочем, ему, собственно, как давно состоявшейся уже личности, эти выступления вовсе даже ни к чему, до лампочки, если можно так выразиться. Ну просто — тьфу на них. Все и так давно уже ему известно, просто хотелось бы, чтобы отстающие товарищи послушали.
Тишина в аудитории еще более сгущается, головы военных с каждым новым тезисом «демократа» все глубже и глубже втягиваются в плечи и становятся с трудом различимыми на фоне застывшей в испуге осанки. Тем временем речь псевдодемократа становится все громче. В голосе начинают проскальзывать ожесточенные нотки. Искусственная шелуха демократии начинает потихоньку отслаиваться, обнажая злобную суть оратора.
Наконец, с демократическими принципами окончательно покончено. Неистовый «злобный» приступает к самостоятельному выбору желающей выступить жертвы. Он некоторое время, еще, видимо, тая призрачную надежду, нервными шажками, обиженно сопя, расхаживает по аудитории. Долгое время очень угрожающе молчит. Затем, наконец, окончательно теряет терпение: «А на этот вопрос нам ответит…». И искательно так, по-мушкетерски водит по аудитории указкой. Головы военных окончательно проваливаются внутрь осанки, болезненно соприкасаясь с неждавшими шершавых гостей внутренними органами. А садюга опять за свое, побегает-побегает и: «На этот вопрос нам ответит…». Долговременное противоестественное положение военных голов становится угрожающим. Еще совсем чуть-чуть и состояние может приобрести необратимый характер. А это просто катастрофа для военного. Как, интересно, он будет, к примеру, принимать пищу, если голова его в таком вот проваленном состоянии, как будет чести лишаться, к чему, например, будет прикладывать во время этого акта правую руку или же чем при этом демонстрировать бодливо-приветственные движения?
Наконец, звенящая, готовая взорваться от ничтожнейшей подвижки спертого воздуха тишина с апокалипсическим треском лопается: «Военный Минин!!!» И резкий выпад указкой в сторону жертвы. По всем правилам фехтовального искусства выпад. Одна рука за спиной, вторая в яростном выпаде укола, сопровождаемом широким скользящим движением нижней конечности.
Голова жертвы, сопровождаемая сначала звонким звуком: «Чпок!», а затем и утробными звуками вырывающихся при метеоризме газов, с шумом лишается контакта с внутренними органами и, слегка повлажневшая и раскрасневшаяся, возвращается на привычное место. Аналогичным образом, освобожденно и вразнобой выплевываются головы остальных обучаемых военных. Тем временем осанка избранной жертвы судорожно выпрямляется в полный рост, веки глаз некоторое время испуганно и шумно соприкасаются друг с другом и активизируют речевой акустический аппарат жертвенного военного. Аппарат натужно мычит, мычание периодически срывается на блеяние из-за досадных сбоев в подсистемах, отвечающих за чистоту звучания. Наконец, прорывается членораздельное: «Военный Минин ответ закончил!».
Абсолютно любой сложности фразу, содержащую суть какого-либо доклада, каждый уважающий себя военный может четко и весело произнести, находясь в любом состоянии и вне зависимости от степени стрессовости окружающей его обстановки. Даже находясь в центре ядерного взрыва он сначала грамотно упадет, пропуская ударную волну над собой. А затем встанет, тщательно отряхнет с себя радиоактивную пыль и четко по всей форме доложит, если это кому-то в центре взрыва еще потребуется: «Военный такой-то дезактивацию закончил!», затем четко повернется и пойдет в спасительную даль, подальше, так сказать, от неуютного эпицентра.