Бетагемот

Уоттс Питер

— Господи, чего ты от меня хочешь? Я тебе не океа­нограф. — Седжер вяло машет рукой в сторону аналити­ков. — Их спрашивай. Джейсон прогоняет эту модель уже...

Джейсон обрушивает на экран поток непристойно­стей. Экран в ответ огрызается:

СВЕДЕНИЕ НЕ УДАЛОСЬ. ДОВЕРИТЕЛЬНЫЙ ИНТЕРВАЛ ПРЕВЫШЕН. ДАЛЬНЕЙШИЕ ПРОГНОЗЫ НЕНАДЕЖНЫ.

Роуэн, прикрыв глаза, начинает заново:

— Ну а в эвфотической зоне ^[6] он способен выжить? Там ведь теплее, даже зимой. Может, наши рекогносци­ровщики подхватили его наверху

и занесли сюда?

6

Эвфотическая зона — верхняя толща воды крупного водоема, в которой благодаря солнечному освещению имеются условия для фотосинтеза.

— Тогда бы он и проявился здесь, а не над Невоз­можным озером.

— Да он вообще нигде не должен был прояв...

— А если это рыбы? — перебивает вдруг Лабин.

Роуэн оборачивается к нему.

— Что?

— Внутри организма-хозяина Бетагемот может суще­ствовать неограниченно долго, так? Меньше осмотиче­ский стресс. Потому-то, в общем, он и заражал рыб. Может, его к нам подвезли?

— Глубоководные рыбы не рассеиваются по океану, — возражает Седжер, — а просто околачиваются возле ис­точников.

— А личинки в планктоне?

— Все равно не сходится. Не с такими расстояниями.

— Не в обиду тебе, — произносит Лабин, — но ты медик. Может, спросим настоящего специалиста?

Это, конечно, шпилька. Когда корпы составляли спи­сок допущенных на ковчег, ихтиологи даже не рассмат­ривались. Но Седжер лишь качает головой:

— Они бы сказали то же самое.

— Откуда тебе знать? — с неожиданным любопыт­ством интересуется Роуэн

— Оттуда, что Бетагемот большую часть земной исто­рии был заперт в немногочисленных горячих источниках. Если он способен распространяться с планктоном, зачем было так долго ждать? Он бы захватил весь мир сотни миллионов лет назад.

В Патриции Роуэн что-то меняется. Кларк не вполне улавливает, в чем дело. Может, сама поза. Или ее линзы вспыхнули ярче, словно интеллект, блестящий в глазах, перешел на скоростной режим.

— Пат? — окликает ее Кларк.

Но Седжер вдруг как ошпаренная срывается со стула, повинуясь прозвучавшему в наушниках сигналу. Прика­сается к запястнику, подключая его к сети.

— Выхожу. Задержи их. — И оборачивается к Лабину с Кларк. — Если действительно хотите помочь, давайте со мной.

— В чем дело? — спрашивает Лабин.

Седжер уже на середине пещеры.

— Опять идиоты, не способные ничему научиться. Вот-вот убьют вашего друга.

КАВАЛЕРИЯ

По всей «Атлантиде» встречаются линии — четырех­сантиметровые бороздки, словно кто-то равномерно про­шелся по всему корпусу цепной пилой. С обеих сторон они обозначены предупредительной разметкой с диаго­нальными полосками, и если посмотреть вверх, чуть от­ступив от них, то видно, зачем: в каждом проеме рас­положены опускные переборки, готовые упасть ножом гильотины в случае пробоины. Эти границы очень удобно использовать в качестве линий на песке, разделяющих противников. Таких, например, как полдюжины корпов, замерших перед пограничной чертой — у них хватает ума или трусости не лезть вперед. И как Ханнук Йегер,

беспокойно приплясывающий по ту сторону полосатой ленты, не подпуская их к лазарету ближе чем; на пят­надцать метров.

Лабин расталкивает перетрусивших корпов плечом. Кларк, хромая, движется за ним по пятам. Йегер при­ветственно скалит зубы.

— Все веселье за четвертой дверью слева.

Его закрытые накладками глаза щурятся при виде кор­пов, сопровождающих пару.

Кларк с Лени проходят мимо. Двинувшуюся следом Седжер Йегер хватает за горло.

— Только по приглашениям!

— Ты же не... — Йегер усиливает хватку, и голос Сед­жер превращается в шепот. — Ты хочешь... Джину смерти?

— Это что, угроза? — рычит Йегер.

— Я его врач!

— Пусти ее, — велит Кларк. — Она может понадо­биться

Йегер и пальцем не шевелит.

«Вот черт, черт, — думает Кларк, — он что, на взводе?»

У Йегера мутация, переизбыток моноаминовой оксидазы в крови. От этого нарушается баланс элементов в мозгу — тех, что удерживают человека в равновесии. Начальство встроило ему компенсирующий механизм — в те времена, когда такие вещи еще допускались, — но рифтер как-то научился его обходить. Бывает, он нарочно так себя заводит, что хватает чьего-то косого взгляда, что­бы сорваться. В таких случаях уже не важно, друг ты или враг. В таких случаях даже Лабин принимает его всерьез.

Вот как сейчас.

— Пропусти ее, Хан. — Его голос звучит спокойно и ровно, тело расслаблено.

С другого конца коридора доносится стон — и что-то с шумом ломается.

Йегер, фыркнув, отталкивает Седжер. Та с кашлем приваливается к стене.

— Ты тоже с нами, — обращается Лабин к Роуэн, которая скромно держится за полосатой лентой. И к Йе- геру: — Если ты, конечно, не против.

— Дерьмо, — сплевывает Йегер. — Да плевать мне.

Он сжимает и разжимает кулаки — судорожно, слов­но под током.

Лабин кивает.

— Иди, — небрежно бросает он Кларк. — Я помогу Хану держать оборону.

Это, конечно, Нолан. Кларк, подходя к медотсеку, слышит ее рычание:

— Ах, так ты еще и обделался, чертов педик...

Кларк протискивается в люк. В ноздри бьет кислая

смесь страха и фекалий. Да, Нолан, и на подмогу вызва­ла Кризи. Кляйн отброшен в угол, избит и весь в крови. Может, пытался встать на пути, а может, Нолан пыталась его вынудить.

Джин Эриксон наконец-то пришел в себя и скорчился на столе, как зверь в клетке. Растопыренными пальцами он упирается в изолирующую пленку, и та растягивается, будто невероятно тонкий латекс. Чем сильнее рифтер на­пирает, тем больше сопротивление: он еще не до конца вытянул руку, а мембрана уже достигла максимальной прочности — вдоль линий сопротивления расцветают маслянистые радуги.

— Твою-то мать, — рычит Джин, опускаясь на место.

Нолан, присев, по-птичьи склоняет голову набок в

нескольких сантиметрах от окровавленного лица Кляйна.

— Выпусти его, птенчик.

Кляйн плюется кровью и слюной.

— Я же сказал, он...

— Не подходите к нему! — Седжер вламывается внутрь, словно последних пяти лет — и пяти минут — и не было вовсе. Не успевает она дотронуться до плеча Нолан, как Кризи отшвыривает ее к переборке.

Нолан стряхивает воображаемую грязь с места, кото­рого коснулась рука Седжер.