Бетагемот
Шрифт:
— Может, стоит рискнуть, — вслух размышляет Кларк. — Просто оставить установку на плаву на несколько дней. Дать возможность собрать настоящие данные. Квадратный метр техники на весь океан — ну серьезно, великая ли вероятность?
Достаточно, понимает она. Многие еще живы. И готовы взглянуть фактам в лицо, носом чуют неизбежную гибель. Найдутся и такие, кто уделит немного времени мыслям о мести. У некоторых даже хватит на это средств — раз спасение не купишь, можно потратиться на воздаяние. Что, если мир узнает: те, кто спустили с цепи Бетагемот, еще живы и прячутся под тремя сотнями атмосфер?
То,
Когда-то этого было достаточно. В конце концов, Бетагемот оставил после себя так мало, что даже электромагнитный спектр выцвел до прозрачности.
«Но уж в ближайшие пять минут на нас никто нападать не станет», — говорит Лени себе... и тут же понимает, что нападение уже идет.
Маленькие красные пики на краю зрения говорят ей, что канал Лабина перегружен. Она идентифицируется на его частоте, готовится поддержать в бою — но не успевает, потому что враг взламывает и ее линию. Глаза наполняются помехами, в ушах звучит ядовитое:
— Ив башку не бери меня отрубать, соска долбаная! Попробуешь открыть другой канал — расхерачу на хрен. И всю установку утоплю, крыса ты мокрая!
— Опять, — голос Лабина доносится словно издалека, из параллельного мира, где мягкие длинные волны безобидно поглаживают тела и механизмы. Только вот Кларк атакуют в прежнем мире: среди вихря помех — Господи, только не это! — проступает лицо: жуткий симулякр, искаженный почти до неузнаваемости. Кларк подключает полдюжины сетевых фильтров. От одного прикосновения уходят в пар целые гигабайты. В наушниках — чудовищный вопль.
— Хорошо, — замечает из соседнего измерения тоненький голосок Лабина. — Теперь, если только удастся сохранить...
— Ничего ты не сохранишь! — визжит привидение. — Ни хрена! Твари, да вы хоть знаете, кто Я?
«Да», — молчит Кларк.
— Я — Лени Кларк...
Изображение темнеет.
Еще мгновение она словно кружится в водовороте. На сей раз это просто волны. Кларк стаскивает с головы шлемофон. Небо с пробелом луны мирно вращается над головой.
Лабин отключает прием.
— Ну вот, — сообщает он, — потеряли восемьдесят процентов улова.
— Может, попробуем снова?
Она знает, что этому не бывать. Время на поверхности подчиняется нерушимому расписанию; паранойя в наше время — синоним здравого смысла. А то, что подгрузилось в их приемник, все еще где-то здесь, плавает в радиоволнах. Меньше всего им сейчас нужно снова открывать эту дверь.
Кларк начинает сматывать антенну. Руки дрожат в лунном свете.
Лабин делает вид, что ничего не замечает.
— Забавно, — говорит он, — а оно на тебя не похоже.
Столько лет вместе, а он ее совсем не знает.
Они не должны существовать — эти демоны, принявшие ее имя. Хищники, подчистую истребляющие добычу, надолго на свете не задерживаются. Паразиты, убившие
— Может, они просто следуют моему примеру? — рассуждает Кларк. — Питаются чистой ненавистью?
Луна остается позади. Лабин ныряет головой вниз, направляя «кальмара» прямо в сердце тьмы. Кларк немного задерживается, погружаясь без спешки и любуясь, как корчится и гримасничает светило над головой. Наконец лунные лучи размываются, растворяются в размытой мгле: они уже не озарят небо, они сами — небо. Кларк запускает двигатель и отдается глубине.
К тому времени, как она догоняет Лабина, внешний свет совсем гаснет: она ориентируется по зеленоватой точке, горящей на приборной панели его «кальмара». Они молча продолжают спуск. Давление нарастает. Наконец они минуют контрольную точку периметра, условную границу «своей» территории. Кларк запускает низкочастотник и делает вызов. Ответа нет.
Не то чтобы никого нет в сети. Канал забит голосами, вокодированными и обычными. Они накладываются, перебивают друг друга. Что-то стряслось. Несчастный случай. «Атлантида» требует подробностей. Механические голоса рифтеров вызывают медиков к восточному шлюзу. Лабин сонирует глубину, снимает показания, включает фару «кальмара» и уходит влево. Кларк следует за ним.
Темноту перед ними пересекает тусклое созвездие, пропадает из вида. Гаснет. Кларк прибавляет скорость, чтобы не отстать, и напор воды едва не сбивает ее с «кальмара». Они с Лабином сближаются с плывущими ниже.
Два «кальмара» идут над самым дном на буксире у третьего. Один из задних пуст. Второй увлекает за собой два сплетенных тела. Кларк узнает Ханнука Йегера. Одной, почти вывернутой рукой тот сжимает руль. Другая обхватывает грудь черной тряпичной куклы в натуральную величину. За куклой в воде расплывается тонкая чернильная струйка.
Лабин заходит справа. В свете его фары струйка вспыхивает алым.
Эриксон, соображает Кларк. На морском дне человека узнают по десяткам знакомых примет: по осанке, повадке — и только мертвых рифтеров не отличишь друг от друга. То, что ей пришлось опознавать Эриксона по ярлыку на рукаве — дурной знак. Нечто пропороло его гидрокостюм от паха до подмышки — и его самого тоже. Выглядит нехорошо. Ткани млекопитающих съеживаются в ледяной воде, периферийные сосуды сжимаются, удерживая тепло внутри. Поверхностная рана не кровоточила бы при пяти по Цельсию. Так что Эриксона достало глубоко. Что бы это ни было.
На буксирном «кальмаре» — Грейс Нолан. Лабин пристраивается за ней и сбоку — живым волноломом, прикрывая от встречного течения Эриксона с Йегером. Кларк поступает так же. Вокодер Эриксона часто тикает — боль или помехи.
— Что случилось? — жужжит Лабин.
— Точно не знаю. — Нолан смотрит вперед, не отвлекаясь от управления. — Мы проверяли вспомогательный отвод над озером. Джин забрел за скалу. Через несколько минут мы нашли его в таком виде. Может, обвалился уступ, и его зацепило.