Бетагемот
Шрифт:
Кларк быстро посмотрела на Кена, даже сквозь лед в глазах ее взгляд читался ясно, как двоичная система: «Не по твоим правилам игра пошла, супершпион? Позволил какому-то убогому сельскому доктору обойти тебя на повороте?»
— Но я знаю, как мы можем добыть образец, — продолжила Уэллетт, глядя прямо на Кларк. — И я могла бы воспользоваться вашей помощью.
Така пришла слишком поздно. Если бы она услышала, с чего начался разговор, подумала Кларк, то не захотела бы иметь с нею ничего общего.
У
У всех из них было здоровое чувство корысти. Все они знали друг друга.
Лабин, конечно же, отнесся к идее скептично. Или же, подумала Кларк, просто так вел себя. Это была его фишка, манера поведения. И никак иначе. Никто в здравом уме не отвернулся бы от пусть и слабого, но шанса отменить хотя бы часть того...
«...того, что я сделала».
Тут-то и заключалась загвоздка, и Лабин — черт бы его побрал — прекрасно все понимал. Когда ты помогла разрушить мир, когда испытывала острое, ни с чем не сравнимое удовольствие, глядя на его предсмертную агонию, то очень трудно потрясать моралью перед тем, кто просто не слишком хочет его спасать. Даже если это было давно. Даже если ты уже совсем изменилась. Если и существовало истечение срока давности за землеубийство, то каких-то жалких пяти лет для него точно не хватило бы.
Уэллетт предложила двигаться на юг, к руинам Портленда. Конечно, подключиться к базе данных оттуда было невозможно, но так они ближе подбирались к Бостону. Кроме того, в этих местах Уэллетт была официальной персоной, человеком с полномочиями и удостоверением. По местным меркам, она вполне сходила за представительницу власти и, возможно, даже могла провести их прямо через парадную дверь.
— Представители власти не раскатывают по округе, раздавая дермы всем подряд, — заметил Лабин.
— Да? А чего за последнюю неделю добился ты? По-прежнему думаешь, что сможешь хакнуть мировую нервную систему, хотя все запасные входы у нее давно сожгли?
В конце концов, он согласился, но с оговорками. Они будут действовать согласно плану Уэллетт, пока им по пути. Они воспользуются лазаретом только после того, как вырвут все охранные устройства; причем Лабин проследит за тем, чтобы Така сотрудничала, а Кларк станет выполнять ее указания и сделает всю грязную работу.
Кабина мобильного лазарета являла собой чудо экономии пространства. Две складные койки разместились за сиденьями, а около дальней стенки между циркулятором Кальвина и полевым медицинским интерфейсом приютилась крохотная душевая. Но больше всего Кларк поразило количество ловушек в лазарете. Газовые канистры, соединенные с вентиляционной системой. Тазер-иглы в подушках сидений, готовые по команде или при касании пронзить и плоть, и одежду любой плотности. Под приборной панелью разместился световой стимулятор — направленный инфракрасный стробоскоп, излучение которого проникало сквозь закрытые веки и вызывало судороги. Уэллетт перечислила каждое устройство, Лабин стоял за ее спиной, а Кларк ползала по фургону с ящиком для инструментов и выдергивала провода. Лени понятия не имела, все ли отключила — по ее мнению, Така вполне могла припасти туз в рукаве на будущее, — но Лабин был менее доверчив, чем она, но, тем не менее,
На разоружение кабины ушел час. Потом Уэллетт спросила, не хотят ли они отключить и внешние устройства безопасности, и, когда Лабин отрицательно покачал головой, она, казалось, даже разочаровалась.
Они разделились. Лабин решил вести «Вакиту» дальше вдоль берега и попытаться самостоятельно проникнуть в Портленд; Кларк же будет сопровождать Уэллетт до встречи на одной из точек маршрута, держа при себе копию кода Бета-макса.
— О Бета-максе ей раньше времени не говори, — предупредил Лабин Лени, когда Така не могла их подслушать.
— Почему?
— Потому что он лишает нас единственной защиты от Бетагемота. В тот момент, когда она поймет, что нечто подобное существует, ее приоритеты перевернутся с ног на голову.
Поначалу Кларк удивило то, что Лабин решил оставить обеих без присмотра; даже без своего рефлекса на убийство он плохо относился к потенциальным утечкам в безопасности, к тому же знал, что Кларк раздражают выбранные им цели миссии. Кен и в лучшие времена не отличался доверчивостью; как он мог поручиться за то, что женщины не отправятся вглубь страны прочь от берега и не оставят его одного?
И только тогда, когда они разошлись, Кларк поняла. Лабин надеялся, что все будет именно так.
Они ехали по разоренной земле, где выскоблили даже намек на жизнь. Мобильный лазарет, построенный для езды по пересеченной местности, взбирался на поваленные стволы деревьев, кроша их своими колесами. Огибал ямы, заполненные пеплом и сажей, ехал напрямую там, где вихри и порывы ветра, подобно крохотным антарктическим метелям, намели на вновь замерзший асфальт многосантиметровый слой серой пыли. Они дважды проехали мимо неисправных рекламных щитов, наполовину вплавленных в камень; их решетка покоробилась и все еще упрямо пыталась работать, хотя они уже не рекламировали ничего, кроме мерцающих разноцветных разводов собственного теплового шока.
Потом начался дождь. Пепел превратился в пасту, облепив капот каплями, похожими на папье-маше. Некоторые из них оказались настолько тяжелыми, что добрались до ветрового стекла, оставляя еле заметные пятна, пока статическое поле не отбрасывало их прочь.
За все время пассажиры не обменялись друг с другом ни единым словом. Незнакомая музыка заполняла тишину — архаичные композиции с резкими фортепианными аккордами и нервирующими струнными. Уэллетт, похоже, нравилось. Она рулила, а Кларк смотрела в окно, размышляя о распределении ущерба. Какая часть из этих разрушений лежит на ее совести? А какая на демонах, что приняли ее имя?
Выжженная зона осталась, в конце концов, позади. Теперь по обочинам дороги росла настоящая трава, из кюветов выглядывали редкие кустарники, настоящие ели нависали с двух сторон, как ряды оборванных голодных палочников. Конечно, сейчас они были уже не зелеными, а коричневыми или только начинали буреть, словно вокруг стояла бесконечная засуха.
Этот дождь им не поможет. Растения еще держались — некоторые даже до сих пор непокорно размахивали зелеными листьями, словно флагами, — но Бетагемот был повсюду — неумолимый, он не думал о времени. Кое-где его скопления казались настолько обильными, что были различимы и невооруженным глазом: пятна охряной плесени покрывали траву, опоясывали стволы деревьев. И все-таки вид всей этой растительности — пусть уже практически мертвой, но, по крайней мере, физически нетронутой — казался поводом для хоть малого, но праздника, особенно после крематория, из которого они только что выбрались.