Бетагемот
Шрифт:
«О Господи, пожалуйста. Она умирает. Сделай так, чтобы она не умерла».
— Привет — застрекотал неживой голос. — Трев Сойер слушает.
Черт побери. Это был автомат, и у Дежардена сейчас не было времени возиться с ветками диалога. Он прервал вызов и вошел в местный каталог адресов:
— Мой ветеринар. Домашний телефон. Все блокировки вырубить.
Где-то в Садбери начал звонить запястник Сойера.
— Ты опять полезла в псарни? — Мандельброт лежала на боку, ее грудная клетка поднималась и опускалась. — Глупая кошка, ты так любила дразнить этих монстров. Поняла, как... о, господи, как ты вообще смогла вернуться. Не умирай. Пожалуйста, не умирай.
Сойер упорно молчал.
«Ответь на звонок, сука! Это же чрезвычайная ситуация! Где тебя черти носят в четыре утра?»
Лапы Мандельброт дергались и сжимались, словно во сне, словно под током. Дежардену хотелось дотронуться до нее, остановить кровотечение, выпрямить позвоночник, да просто погладить, ради всего святого — хоть как-то облегчить ее страдания. Но Ахилл страшно боялся, что неопытным прикосновением сделает только хуже.
«Это моя вина. Это моя вина. Я не должен был пускать тебя повсюду, должен был снизить допуск, ведь ты, в конечном счете, всего лишь кошка, и ты не знаешь, как себя вести. И я так и не потрудился узнать, как звучит твой сигнал тревоги, мне просто не пришло в голову, что я должен...»
Не сон. И с миром все в порядке. Заговорил ветеринарный имплантат, вмонтированный в запястник: короткий вскрик, когда жизненные показатели Мандельброт ушли в красную зону, а потом молчание, когда зубы, или когти, или просто инерция от шока низвели сигнал до шума.
— Алло? — прозвучал невнятный сонный голос.
Дежарден вскинул голову:
— С вами говорит Ахилл Дежарден. Мою кошку сильно изуродовали...
— Что? — недовольно спросил Сойер. — Вы хоть знаете, который сейчас час?
— Простите, я знаю, но это исключительный случай. Моя кошка... о, господи, ее разорвали на части, она едва жива, вы должны...
— Ваша кошка, — повторил Сойер. — А зачем вы мне об этом рассказываете?
— Я... вы ведь ветеринар Мандельброт, вы...
Голос был ледяным:
— Я три года как ничей ветеринар.
Дежарден вспомнил: всех ветеринаров отправили лечить людей, когда Бетагемот — и сотни сопутствующих ему инфекций — парализовали систему здравоохранения.
— Но вы же все еще... вы же знаете, что нужно... я уверен...
— Мистер Дежарден, вы забыли, который сейчас час. А вы помните, какой сейчас год?
Дежарден покачал головой.
— Да о чем вы говорите? Моя кошка лежит на полу, а ее...
— Прошло пять лет с начала эры Огненной Ведьмы, — продолжил Сойер ледяным тоном. — Люди умирают, мистер Дежарден. Миллионами. В таких обстоятельствах даже еду тратить на животных — это постыдно. Ожидать, что я стану тратить время, лекарства и перевязочные средства на лечение раненой кошки, по крайней мере, неприлично.
В глазах Ахилла защипало. Все вокруг расплылось.
— Пожалуйста... я могу вам помочь. Я могу. Я могу вдвое увеличить норму циркулятора. Воду без ограничений. Я могу отправить на орбиту, черт возьми, если вы этого хотите, и вас, и вашу семью. Все что угодно. Только скажите.
— Хорошо: прекратите расходовать попусту мое время.
— Да вы знаете, кто я? — закричал Дежарден.
— Разумеется, знаю. И удивлен, что у правонарушителя — особенно такого выдающегося — так сильно смещены приоритеты. У вас же должен быть иммунитет к такого рода вещам.
— Ну, пожалуйста...
— Спокойной ночи, мистер Дежарден.
«Потеря соединения» — на одном из экранов загорелась очередная желтая иконка.
В углу рта Мандельброт пузырилась кровь. Внутреннее веко скользнуло по окровавленному глазному яблоку, но вновь вернулось в прежнее положение.
— Пожалуйста, — всхлипнул Дежарден. — Я не знаю, что...
«Нет, знаешь».
Он склонился над ней, протянул руку, осторожно надавил на вздувшуюся петлю кишечника. Тело Мандельброт дернулось, словно испустило дух. Она едва слышно мяукнула.
— Прости... Прости.
«Ты знаешь, что делать».
Он вспомнил, как Мандельброт вцепилась в лодыжку отца, когда старик навестил его в 48-м. Вспомнил, как Кен Лабин стоял в одних трусах и стирал брюки в ванной: «Твоя кошка меня описала», — сказал он тогда, и в его голосе слышалось невольное уважение. Он вспомнил, как лежал ночами, чувствовал, что мочевой пузырь скоро разорвется, но не смел подняться, боялся потревожить пушистый спящий комок, лежащий на груди.
«Ты знаешь».
Он вспомнил, как Элис пришла на работу с исцарапанными в кровь руками, пытаясь удержать тощего, шипящего котенка, который уже тогда ни от кого не терпел унижений.
— Эй, Кайфолом, хочешь иметь сторожевую кошку? Настоящий хаос во плоти. Поворачивающиеся уши, батарейки не требуются, к тебе в квартиру теперь никто не зайдет без увечий, гарантированно.
«Ты знаешь».
Мандельброт снова начали бить конвульсии.
Он знал.
У него под рукой не было ничего: ни инъекций, ни газа, ни огнестрела. Все пошло на ловушки, и понадобится куча времени, чтобы извлечь оттуда хоть что-нибудь. Комната была голой — только серо-костяные стены и побеги оптоволокна. От нейроиндукционного поля... будет больно...
«Черт побери, мне просто кирпич нужен, — подумал он, с трудом сглатывая комок в горле. — Обыкновенный камень, их же куча около домов валяется...»
Не было времени. Мандельброт уже не жила с тех самых пор, как отправилась наверх, от псарни. Она только страдала. И Дежарден мог лишь прекратить это и больше ничего.
Он занес ногу над ее головой.
— Ты и я, Сарделька, — прошептал он. — У нас был допуск выше, чем у любого человека на тысячу километров вокруг...