Бетагемот
Шрифт:
Кларк смотрела на мокрый чахнущий пейзаж, проплывающий за окном.
— А тебя, похоже, сильно тронула судьба этого... насекомого.
— А ты решила, что все вокруг умирает как-то медленно, да? И надо всем помочь в этом деле? — Уэллетт перевела дух. — Прости. Ты права. Я просто... проходит время, и начинаешь им симпатизировать, понимаешь? Когда работаешь тут слишком долго, все кажется... ценным.
Кларк ничего не ответила. Машина обогнула трещину в дороге, закачавшись на рессорах воздушной подушки.
— Я знаю, что в этом мало смысла, — помолчав, признала Уэллетт. — Бетагемот вроде как не так много и изменил.
— Что? Посмотри в окно, Така. Все умирает.
— Все и так умирало. Может, не так быстро.
— Хм. — Кларк взглянула на доктора. — И ты действительно считаешь, что кто-то подбрасывает нам лекарство через бруствер?
— От человеческой глупости? Навряд ли. А от Бетагемота... Кто знает?
— И как оно может действовать? В смысле, что еще- то не пробовали?
Уэллетт, покачав головой, негромко рассмеялась:
— Лори, ты меня переоцениваешь. Я понятия не имею. — Она на мгновение задумалась. — В принципе, может быть что-то вроде решения гориллы.
— Никогда о таком не слышала.
— Лет двадцать назад, в Африке. Горилл практически не осталось, а местные подъедали тех, кто выжил. В общем, одной группе по охране природы пришла в голову блестящая идея: они сделали горилл несъедобными.
— Да? И как же?
— С помощью модифицированного варианта Эболы. Гориллам было от него хоть бы хны, а любой человек, решивший отведать их мясца, умирал от внутреннего кровотечения в течение семидесяти двух часов.
Кларк улыбнулась, слегка удивившись:
— А с нами такой трюк можно провернуть?
— У нас соперник покруче. Микробы вырабатывают противоядия быстрее млекопитающих.
— Да, похоже, с гориллами тоже не получилось.
Уэллетт хмыкнула:
— Получилось. Даже слишком
— Так почему они вымерли?
— Мы их истребили. Неприемлемый риск для здоровья человека.
Дождь колотил по крыше кабины, потоки воды струились по боковым стеклам. Капли метили в лобовое стекло, но резко сбивались с курса за несколько сантиметров до цели.
— Така, — сказала Кларк спустя несколько минут.
Уэллетт посмотрела на нее.
— А почему люди больше не называют сеть Водоворотом?
Доктор слабо улыбнулась:
— Ты знаешь, почему ее так назвали изначально?
— Там стало слишком... тесно. Пользовательские бури, электронная жизнь
Така кивнула.
— Вот это практически исчезло. Физические сети настолько деградировали, что большая часть фауны вымерла, лишившись среды обитания. По эту сторону от стены, по крайней мере... они разбили сеть на сегменты несколько лет назад. Насколько мне известно, где-то там она по-прежнему бурлит, но здесь...
Она посмотрела в окно:
— Здесь Водоворот вышел в реальный мир.
Ахилла Дежардена разбудил крик.
Когда он окончательно проснулся, тот уже стих. Ахилл лежал в темноте и какое-то время размышлял, не приснилось ли это ему: еще не так давно в его снах кричали постоянно. Он задумался, может, он сам себя разбудил, — но такого не случалось уже много лет, с того самого времени, как Дежарден превратился в нового человека.
Вернее, с того самого времени, как Элис выпустила старого человека из подвала.
Обеспокоенный и бодрый, он сразу понял, в чем дело. Крик зародился не в его голове и не в горле, он исходил от машин. Тревога, длившаяся не больше секунды.
Странно.
Он включил имплантаты. Вне черепа по-прежнему царила тьма, но внутри, в затылочных долях коры головного мозга расцвели шесть ярких окон. Он бегло просмотрел основные фиды, потом второстепенные; в первую очередь его интересовали угрозы с другого конца света, с орбиты или от расхрабрившегося гражданского, ткнувшегося в ограждения периметра. Он проверил убогие комнаты и коридоры, куда имел доступ скудный дневной штат, хотя сейчас было четыре утра, и в такую рань никто из них не приходил. В вестибюле никого, в зале приемов и на псарнях — тоже. Погрузочные площадки и электростанция в норме. Ракетной атаки не зафиксировано. Даже засора в канализации нет.
Однако он все-таки что-то слышал. В этом Ахилл был уверен. Более того, этот конкретный сигнал тревоги был ему незнаком. За все эти годы машины вокруг из обыкновенных инструментов превратились в друзей, защитников, советников и доверенных слуг. Он досконально изучил их голоса: мягкий писк имплантатов, успокаивающий гул охранной системы здания, утонченные многооктавные аккорды комплекса предупреждения об угрозах. И никто из них тревогу не поднимал.
Дежарден откинул простыни и поднялся с койки. Стоунхендж маячил в нескольких метрах; подкова из рабочих станций и тактических панелей тускло светилась в темноте. Официальное рабочее место Ахилла находилось на много этажей выше; у него была и официальная квартира, не слишком роскошная, но намного более комфортабельная, чем матрас, который он притащил сюда. Время от времени он до сих пор ими пользовался, когда того требовали дела или же когда была важна видимость. Но тут ему нравилось больше всего: в секретном, безопасном импровизированном нервном центре, вздымающемся из узловатого сплетения оптоволоконных корней, растущих прямо из стен. Это был его тронный зал, его цитадель и его бункер. Несмотря на все свое могущество, несмотря на всю неприступность его крепости, только здесь, в темном подземелье без окон, Ахилл чувствовал себя в полной безопасности и понимал, насколько это нелепо.
Почесываясь, он плюхнулся в кресло, стоявшее в центре Стоунхенджа, и начал просматривать данные, поступившие по оптоволокну. Мир, как обычно, кишел желтыми и красными иконками, но ничего особо срочного. Ничто не могло вызвать звуковой сигнал тревоги. Дежарден свел все сообщения в один список и отсортировал их по времени поступления; если что и случилось, то прямо сейчас. Так: плавление ЦЕЗАРЬ-реактора в Луисвилле, сбой статического поля в Боулдере, налажена связь с парой точек наблюдения в Аляске. Опять какая-то болтовня о мутировавших жуках и растениях на границе с Панамой...
Что-то еле заметно прикоснулось к его ноге. Ахилл бросил взгляд вниз.
Мандельброт уставилась на него одним глазом. Второго не было. Вместо него зияла темная липкая дыра, полморды оторвало начисто. В полутьме бок кошки казался скользким и черным. Сквозь спутанную шерсть виднелись внутренности.
Мандельброт качалась, как пьяная, все еще подняв переднюю лапу. Открыла рот. И упала с едва слышным «мяу».
«О Боже, нет. О Боже, пожалуйста, только не это».
Он впопыхах набрал номер, даже не включив свет. Мандельброт, истекающая кровью, лежала в луже собственных кишок.