Бэтман Аполло
Шрифт:
— Ви-хри враждебные ве-ют над на-ми, — запел он приятным, но немного вкрадчивым баритоном, — темные си-и-лы нас зло-о-бно гнетут…
Индикатор с буквами «М5» снова ожил — в левой его части появился на миг крохотный оранжевый штришок. И тут же погас снова. На лице бородача играла все та же безмятежная улыбка — он, казалось, с огромным интересом изучал какие-то пылинки в воздухе перед собой.
— Хватит, — сказал я. — И что? Это и есть продукт ваших опытов? Да у нас полстраны таких. Им, наоборот, ум «Б» включить надо, чтобы они шевелиться начали. А то стакан накатят с утра и вот так сидят… Я-то думал…
— Ты не понимаешь, — сказала
Я поглядел на мужика, который все так же удивленно и радостно вглядывался в воздух перед собой.
— Ум «Б» у него полностью отключен?
— Технически говоря, нет, — ответила Софи. — На индикаторе есть оранжевая искра. Но ум «Б» отключен от контуров производства агрегата «М5». Минимизирован. В этом режиме ум «Б» оценивает полученную вербальную информацию, присваивает ей статус мусора и самозаглушается, не впадая в рефлексию. Поскольку практически вся вербальная информация является мусором, ум «Б» можно считать заглушенным.
— И как это переживается?
— Это откровение. Когда твой ум совсем спокоен и безмятежен, ты… Ты как бы замечаешь самый простой и очевидный слой мира. Который всегда есть, но скрыт под заботами, постоянно кипящими в голове. Обычные люди эту очевидность даже не замечают — она для них существует только в качестве фона.
— Фона для чего?
— Для забот. Заботы у человеческой головы есть всегда. Нас постоянно тревожит непонятно что, и каждую секунду это непонятно что кажется очень важным. Мы постоянно стараемся не упустить его из виду, чтобы держать все под контролем, хотя то, что мы пытаемся держать под контролем, все время превращается во что-то другое…
— Я понял, — сказал я. — Ум «Б». Я не понял, что это за самый простой слой мира, который он скрывает?
— Вот ты смотришь на небо. И видишь, что оно синее, а облака белые. И ты абсолютно точно знаешь без всяких слов: смысл твоей жизни в том, чтобы в эту секунду быть свидетелем синего и белого. Ты уже нашел себя настоящего. Тебе не надо искать ничего другого… Это почти то же самое, что мы чувствуем, когда принимаем баблос. Но во время Красной Церемонии мы оглушены только что кончившимися мучениями. Поэтому это восприятие искажено. А потом оно сразу кончается.
— Ты серьезно?
Она кивнула.
— Это и есть главный секрет, который открыл Дракула — и спрятали вампиры. Спрятали сами от себя, чтобы не разрушать установленный в мире порядок. Когда мы принимаем баблос, главное, что с нами происходит — это полная остановка ума «Б». Правда, еще выбрасываются нейротрансмиттеры, но главное не в них. Главное в этой остановке ума «Б». Leaking Hearts хотели освободить и людей и вампиров. Но тогда исчезала всякая необходимость в баблосе… Для Аполло такое неприемлемо. Что угодно, но не это. Потому что зачем тогда он? Зачем тогда весь установленный им порядок?
— И что, любой человек… Любой лох может пропереться, как один из нас?
— Может, — сказала Софи. — Мало того. Вампир тоже может обойтись без баблоса. Достаточно остановить этот мотор боли.
— Но ведь это, — я перешел на шепот, — это Тайный Черный Путь?
— Тайный Черный Путь — для вампиров-одиночек, — ответила Софи. — А Leaking Hearts ищут способ подарить эту свободу всем людям. Но это невероятно сложно. Никто не знает, как сделать эффект
И Софи грустно вздохнула. Я опять увидел появившуюся в уголке ее глаза слезинку.
— Но в чем смысл? — спросил я. — Что, так всю жизнь глядеть на небо и облака? У нас этого мужичонку, — я кивнул на экран, — со времен Петра Первого пытаются одеть во что-нибудь европейское. И сбрить ему бороду…
— Знаю, — сказала Софи. — Колониальная эксплуатация, Рама. Западный образ жизни требует от человека чудовищного количества игры. Каждый день, каждый миг. Западная культура построена на одной тайной аксиоме — что жизнь, протекающая в визуально привлекательных формах, уже в силу этого является приемлемой. Аполло воспитал целые поколения доноров, реагирующих не на реальность жизни, а на картинку этой реальности. Для кинозрителя нет разницы между «быть» и «выглядеть». Ты становишься генератором визуальных образов, которые в идеале должны вызывать чужую зависть. Ты все время занят перформансом, который должен убедить других и тебя самого, что ты успешен и счастлив. Ты всю жизнь работаешь источающим боль манекеном, сравнивающим себя с отражением других восковых персон… Если интересно, посмотри на посмертную маску вашего Петра. Многое поймешь.
— Но даже если так, — сказал я, — даже если ты просто работаешь манекеном в красивой витрине, это не так уж плохо. Все же лучше, чем пугалом в огороде…
— Кому лучше? Уму «Б»?
— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — ответил я. — И все-таки…
— Ты сейчас думаешь умом «Б», как обычный человек, Рама. Самые счастливые создания в мире — это обезьяны бонобо. А с точки зрения внешнего наблюдателя они заняты только тем, что ищут друг у друга в шерсти, трахаются и смердят. Если коротко описать суть эволюции, мы отобрали у людей простое обезьянье счастье и заставили страдать по поводу так называемого успеха и красоты, образы которых они должны ежеминутно проецировать вовне. С точки зрения современной культуры все те, кто не вписался в ее видеошаблон, должны быть глубоко несчастны. И они действительно становятся несчастными, потому что человек — очень послушный зверек. Этой отвратительной дрессировке подвергаются сегодня все люди без исключения. Ты правда считаешь, что Аполло гуманист?
Я пожал плечами.
— Мне показалось, что да.
— Хорошо, — сказала Софи и положила пальцы на трэкпэд. — Я тебе еще кое-что покажу… Мы провели одно интересное исследование. Решили посмотреть, какие события в разных культурах дают одинаковое количество агрегата «М5». Выделить, так сказать, производственные эквиваленты…
На экране запустился ролик, похожий на те, что мы только что видели — со множеством разноцветных индикаторов и цифр, наложенных на видеоряд. Но теперь на разделенном надвое экране одновременно разворачивалось два сюжета.
Справа шла дикая драка. Дрались люди в серой тюремной униформе. У них в руках были железные прутья — и еще миски, которыми они защищались от ударов.
Слева медленно брел по пешеходному переходу (кажется, в центре Нью-Йорка) усатый мужчина в темно-синем бушлате, с седой гривой падающих на плечи волос. Он остановился, поднял глаза и обвел печальным взглядом уходящие к небу зиггураты. Потом вздохнул, опустил голову и побрел дальше.
Полоски с буквами «М5» над обеими картинками были почти целиком заполнены дрожащим оранжевым светом — и вели себя очень похоже, словно индикаторы одной стереосистемы.