Бэтмен: По следу Спектра
Шрифт:
Он чувствовал себя расстроенным. Вмешательство Бэтмэна прямо-таки раздражает. И унижает. Он же профессионал, притом один из лучших, а этот нелепый клоун в балахоне вечно встает у него на пути. Да, он действительно стал помехой. Давно пора с ним разделаться.
Сегодня нужно еще успеть установить вторую бомбу, но это может потерпеть несколько часов. Он по-прежнему сильно раздражен, необходимо немного остыть. Так не годится. Он всегда гордился своей холодной бесстрастной расчетливостью в работе, поэтому его нынешний гнев и раздражение совершенно необычны. Он должен уничтожить источник
Он взялся за собранные публикации, свои заметки из библиотеки, вырезки из газетных и журнальных статей. Он искал все, что относится к богатым молодым мужчинам Готэм-Сити, отвечающих образу Бэтмэна. Некоторых было легко вычеркнуть из списка, других сложнее. Несколько часов кряду он трудился, пытаясь сделать точный выбор. В итоге перед ним осталось только два имени. Миллиардер Дэвид Джекс и плейбой-промышленник Брюс Уэйн.
Один из этих двоих, бесспорно, Бэтмэн. В этом он был уверен. Но который? Он отбросил в сторону свои заметки и закурил французскую сигарету. Не имеет значения. Он убьет их обоих.
10
— Вы даже не притронулись к обеду, — сказала она, глядя на поднос, который Альфред оставил перед ним.
Бэтмэн оторвал взгляд от экрана компьютера.
— Извините, Рэчел, я не слышал, как вы вошли. Я несколько увлекся работой.
— Я сказала, что вы ничего не ели, — повторила девушка.
— Я был слишком занят.
— Поисками Эрика?
— Да. Или как там еще его зовут. В данный момент мне, впрочем, безразлично. Я только хочу найти и остановить его, Рэчел. Помешать ему причинить еще больше вреда. — Он вновь повернулся к экрану.
— Он звал меня так же.
— Что?
— Эрик. Спектр. Он звал меня Рэчел. Все остальные звали меня Рэй. Он говорил, что в этом мало женственного. — Она поморщилась. — Вы тоже зовете меня Рэчел.
— Это хорошее имя, Рэчел.
— Может быть. Но я ведь не очень хороший человек.
— Вас ничто не связывает. Вы вольны все изменить.
— Что можно изменить, если я была террористкой?
— Если вы ждете отпущения грехов, то я не тот, кто вам нужен, — сказал он, глядя на экран. — Я не священник.
— У меня нет потребности в священнике, — ответила она, — и вообще в официальной религии.
— Это ваше личное дело. Я не хотел превратить наш разговор в религиозную дискуссию. Я просто считаю, что нельзя избежать ответственности за то, как вы прожили свою жизнь, по крайней мере, если вы порядочный человек. Это, однако, не означает, что вы навсегда в плену своих прежних поступков. Вы сказали, что никого не убивали, и я вам верю. Одно дело участвовать в тренировочных покушениях с боевым оружием или принимать участие во вспомогательных операциях, и совсем другое самому убивать. Я не извиняю вашу прошлую деятельность, ваша вина останется с вами. Но вы можете, по крайней мере, признать свою вину и измениться.
— Вы думаете могу? Мне так хотелось бы вам верить.
— Верьте. История полна людей, совершивших преступления страшнее ваших и все же сумевших измениться к лучшему. Преступник может исправиться. Одного только тюремного срока для этого недостаточно. Тюрьма может изолировать вас от общества, чтобы вы не угрожали обществу и дальше; она даст вам время, чтобы подумать. Как вы распорядитесь этим временем, зависит от вас. Одни преступники накапливают озлобленность и повышают уголовную квалификацию. Другие анализируют свою жизнь в поисках способа прожить ее созидательно. Вам повезло — вы не попадете в тюрьму, у вас есть шанс начать сначала, под новым именем, как другой человек. Но даже это еще не искупляет ваших прежних поступков. Это всего лишь второй шанс. Шанс измениться. В ваших руках использовать его или нет.
— Вы говорите со мной так деликатно, просто чтобы пощадить мое самолюбие.
— Зачем мне это? С теми, кого уважаю, Рэчел, я говорю откровенно.
— Вы можете уважать меня?
— То, что вы сейчас делаете, заслуживает уважения.
Она нахмурилась.
— Так ли это? Я сделала это только для того, чтобы скрыться от Гарсиа, а не потому, что захотела сделать доброе дело. Я просто устала быть игрушкой воинственных экстремистов. Мне просто захотелось домой.
— Мотивы добрых дел не так важны, как тот факт, что они совершены, — сказал Бэтмэн. — Если вы руководствовались только чувством самосохранения, в этом нет ничего плохого; главное, что в результате будет сделано доброе дело. И этот опыт не пройдет для вас бесследно.
— Я бы никогда не подумала, что вы человек, не осуждающий поступки других.
— Напротив, — возразил Бэтмэн, — никто не может уклониться от оценки окружающих его людей. Но от меня не ждите осуждения. Вы сами осуждаете себя — это часть самоочищения. Прежде чем вы преодолеете чувство вины, вы должны ее признать. Только после этого вы сможете простить себя, потому что никто другой за вас этого не сделает. Но уже сам факт, что вы чувствуете свою вину, означает для вас надежду. Когда вас особенно сильно будут мучить угрызения совести, помните об этом.
— Вы необыкновенный человек, — сказала она и мягко положила руку ему на плечо.
Бэтмэн улыбнулся.
— Мне это уже говорили.
— Мне бы так хотелось увидеть, какой вы без маски.
— Боюсь, такую возможность я не могу вам предоставить, — ответил он.
— А вы предоставляли ее другим женщинам?
— В том смысле, что вы думаете, нет.
— Значит… у вас никогда не было… кого-то особенного?
— Меня окружает много особенных людей.
— Вы же знаете, о чем я говорю, — Ее пальцы скользнули по его руке.
Он нажал клавишу компьютера, остановив вывод данных, и взглянул на нее.
— Да, я знаю, о чем вы говорите. И я вам отвечаю — нет. Не потому, что я так хочу, а потому, что так должно быть.
— Вы никогда не чувствуете себя одиноко?
— Случается, конечно, ведь я всего лишь человек.
— У людей есть физические потребности.
— Физические потребности можно сублимировать, направить их по другому направлению, — ответил он. — Эмоциональные потребности контролировать сложнее, но я, в основном, удовлетворяю их моей работой.