Без буржуев
Шрифт:
А уж тем бедолагам из Чебоксар, которые под суд попали, — им-то каково? Ну, построили себе люди базу для отдыха, ну, пустили на это государственные деньги. Так ведь надо же где-то рассеяться после трудов управленческих, после такой нервотрепки.
Зато с каким блеском все было сделано!
Загородный дом. На нем табличка — «профилакторий». Рядом, на берегу Волги — финская баня с отделкой под красное дерево, с выжженными росписями. Одному художнику за работу 1.773 рубля уплатили. И тоже табличка: «санпропускник». Обслуги было 17 человек. Как на подбор спортсмены — расторопные, услужливые. Один баню каждый день топит, другой стерлядь из Волги к столу вылавливает, третий по базам ездит, яства достает, четвертый собак на «чужаков» спускает. Главным у них — мастер спорта по
И уж они старались!
Как дорогих гостей принимали, как угождали, как в махровые халаты после бани заворачивали, как под руки вели стерляжью уху кушать. А каких «хозяек» для бани находили красивых да покладистых. Таких красивых, что и сами не устояли. Отсюда и пошло-поехало: изнасилование, следствие, суд, пресса. Бах! Жах! Трах!
Отшумели волны возмущения, поднятые «Баней» А. Ваксберга (ЛГ 12.5.76). Обслуга получила лагерные сроки, высокопоставленные хозяева и гости — различные административные взыскания. Незаконно израсходованные 140 тысяч рублей Стройтрест принял на свой баланс, а сама банька с росписями каким-то образом сгорела еще во время следствия и тоже была списана как «строение из досок стоимостью 96 рублей». Все постепенно забывалось, и я тоже подзабыл эту историю, когда год спустя оказался однажды под Новгородом в музее деревянного зодчества, расположенном в лесу неподалеку от Юрьева монастыря.
День был весенний, праздничный — то ли Первомай, то ли годовщина Победы. Я бродил между церквушками и избами, украшенными старинной резьбой, разбросанными прямо среди деревьев, и все искал кого-нибудь, чтобы расспросить о музее подробнее или хотя бы купить каталог. Дежурные старушки вязали свой бесконечный носок и ничего толком объяснить не могли, посетителей почти не было. Тогда я вспомнил, что неподалеку от входа, кажется, проглядывало сквозь кусты какое-то здание похожее на административный корпус, и отправился туда.
Нет, этот дом не бросался в глаза, как тот «профилакторий» под Чебоксарами, не щеголял лоджиями, галереями, балконами. Простая, но добротная помещичья усадьба прошлого века, выкрашенная желтой и белой краской, как принято красить теперь здания Росси в Ленинграде. Стояла она немного в стороне от главной дороги, за деревянным заборчиком с калиткой, не на виду, но и не прячась. Сзади виднелись багажники двух «Волг», и где-то дальше за деревьями угадывался спуск к Волховскому озеру.
Еще ничего не понимая, я подходил к дому, удивляясь только, что нет никакой вывески-объявления и что за окнами красуются какие-то «не учрежденческие» шторы. В последний момент за дверью раздались поспешные, тяжелые шаги, я взялся за ручку, но кто-то явно ухватил с другой стороны и потянул на себя. Некоторое время мы, пыхтя и сопя, играли в «кто-кого», потом я вошел в азарт, уперся в косяк ногой и выдернул на свет немолодого, но кряжистого дядьку с красным и перекошенным от злости лицом. На нем была черная вахтерская гимнастерка с несколькими брякнувшими медалями, начищенные сапоги. Разило от него крепко, хотя час был еще довольно ранний.
— Я тебе подергаю!.. Я тебе сейчас подергаю! — шипел он, пытаясь дотянуться куда-то в темноту здания и ухватить там что-то пригодное для расправы с непрошенными посетителями.
В это время за его спиной возник второй — лет тридцати, в штатском, с мертвенным оловянным взглядом и с шеей такой толщины, что нельзя было представить застегнувшийся на ней воротник.
«Самбист, наверно», — мелькнуло у меня.
И только тут, через эту случайную ассоциацию (там и тут — самбисты) я понял, наконец, все — отсутствие вывески, веселенькие шторы, машины, заехавшие прямо в лес, несмотря на запрещающий знак у шоссе. Да ведь и в Новгороде кто-то обронил недавно, я слышал краем уха, да не обратил внимания: «Усадьба графини Орловой? Ну, там теперь большое начальство важных гостей развлекает».
Дядька в гимнастерке все рычал и грозился, а молодой удерживал его за плечо и негромко приговаривал:
— Спокойно, Алексеич. Спокойно.
Он смотрел на меня своими немигающими глазами и, видимо, прикидывал в уме: «Раздавить? Не раздавить?.. А вдруг тоже из газеты? Они ведь, гады, с виду незаметные. Шухер может подняться… А у нас, опять же, упущение по службе… Калитку забыли запереть…»
Я пятился по дорожке и, превозмогая страх, стыд и унижение, тоже что-то смутно угрожающее выдавливал из себя — «ага!.. вот вы где устроились… ВОХРА при борделе… будем знать… запомним», — и уже был у самой калитки, когда до меня долетел горестный, уязвленный (испортили праздник!) вопль-стон-призыв, вырвавшийся из покрытой медалями черной груди:
— Эх, Коля-Коля, нет на них батьки Сталина! Как бы мы их всех тогда… Как бы всем этим падлам хайлы позатыкали!
IV. Есть ли выход?
Не одни мы такие
— Но возможно ли все это? — воскликнет тут утомленный печальными картинами читатель. — Если состояние национальной экономики так плачевно, если все части хозяйственного организма поражены столь тяжкими недугами, как вообще может существовать великая сверхдержава — Советский Союз? Откуда черпает она силы для создания своего огромного военного потенциала? За счет чего осуществляет доминирующее влияние на мировую политику во всех далеких и близких точках планеты? Что за таинственные центростремительные силы удерживают так прочно ее разнородные части, не дают империи разлететься на множество национальных осколков?
Недоумение такого читателя будет в какой-то мере оправданно. И, в то же время, оно должно непременно свидетельствовать о плохом знании истории — как древней, так и новейшей. В исторических анналах можно найти много примеров весьма долговечных и устойчивых империй, сочетавших бедность и хозяйственную отсталость с известной политической прочностью и военной мощью.
Такой была Персидская держава, нависавшая в течение двух веков (до похода Александра Македонского) с востока над культурной и процветающей Элладой. Бедность и бесправие народов, живших в XVII–XVIII веках на землях, подвластных испанской короне, были, по свидетельству многих историков, неописуемы. И тем не менее, за счет огромных людских и материальных ресурсов, Испания оставалась серьезным соперником англичан, французов, голландцев. Так же и Турция при всей своей хозяйственной отсталости на протяжении долгого времени заставляла считаться с собой все европейские государства, а многие более развитые народы (сербы, греки, хорваты, венгры) вынуждены были жить под ее непосредственным господством.
Если же обратиться к нашим дням, то мы увидим, что слишком много стран отстает по эффективности производства даже от уровня родины социализма. В Китае, Индии, Афганистане, Индонезии, Эфиопии, Египте, Анголе, Гаити и им подобных люди живут явно беднее, чем у нас. А тем не менее политическое состояние этих государств тоже достаточно стабильно и историческая живучесть их не подлежит сомнению.
Из всего этого следует сделать очень важный вывод о том, что бедность наций отнюдь не всегда приводит к заметному ослаблению их политической и военной жизнеспособности. Если размеры государства и численность населения достаточно велики, то жестко централизованная тоталитарная власть всегда сумеет извлечь из народа нужный ей избыток труда и использовать его для своих нужд. Богатство и процветание в соединении со свободой, порождая неравенство и социальные смуты, гораздо скорее могут привести страну на грань политической катастрофы — и этому мы тоже знаем множество исторических примеров.
Высокая башня упадет под напором ветра скорее, чем приплюснутый к земле барак. Панцирные организмы — крабы, молюски, черепахи — при всей своей медлительности и неповоротливости могут пережить многие опасные ситуации, которые для более подвижных, но и более уязвимых животных с гибкой скелетной основой окажутся роковыми.
Поэтому вопрос «возможно ли это?» не должен долго занимать нас. Ответ на него слишком ясен: «Да, возможно. В прошлом, настоящем и будущем. Было, есть и будет».
Гораздо интереснее рассмотреть другой вопрос: что можно сделать, чтобы вырваться из тисков описанной бедности?