Без чувств
Шрифт:
— Что за чушь вы несете, ари Цецилия? Я везу Улину для продажи в гарем! Именно поэтому я ее взял в качестве платы за работу.
Няня хмыкнула и покачала головой:
— Ни в жисть не поверю, что наёмник, здоровый мужик, столько дней наедине с девушкой, и до сих пор её не попробовал. Всем видно, как вы за ней следите, как бережете, стараетесь кусок получше ей в чашку кинуть, лалики опять же, одеяло… Нет, араз Теофан, она не девственница, и ни в какой гарем её не купят!
– Не все рабыни идут для услады господина, кому-то надо там прислуживать, да и другой женской работы полно, — герцог не сдавался. —
Интерес к его собственности удалось погасить, но Стефан понимал — это временно. От безделья женщины примутся за старое очень скоро. По крайней мере — няня точно.
Рамика напрямую его, пока, не доставала.
Аэлина держалась достойно, на выпады не отвечала, головы не поднимала.
Герцог понимал — ей удается выдерживать переходы только потому, что старый мул не мог двигаться быстрее.
Рамика через няню передавала, что готова ссудить денег на покупку молодой лошади.
— Не нужно, — отказался магистр.
— За рабыню переживаете? — не преминула съехидничать ари Цецилия. — Посадите на повозку, мы сделаем вид, что не видим, лишь бы ехать скорее.
— Причем тут рабыня? — поднял брови наёмник. — Я получаю одну монету за каждый день пути. Чем дольше едем, тем больше получу.
Женщина фыркнула и вернулась к подопечной, а Стефан перевёл дух.
Нет, грах трехногий, почему их так волнует наличие рабыни? Вообще, отношение в Тропиндаре к рабам какое-то предвзятое. Он считал, что они здесь — обычное явление. Ладно, пусть, не совсем обычное, но не редкое. Герцог оказался не готов, что от Аэлины все будут шарахаться, как от заразной, и настолько презрительно к ней относиться. Цепляются и цепляются. И да, хорошая лошадь не помешала бы, тем более, если спутники готовы закрыть глаза на нарушение обычая — жена сможет ехать, а не идти. У него и так уже сердце кровью обливается. А если она уже беременна? Ведь, бывает и с первого раза женщина умудряется понести.
Мужчина еще больше помрачнел.
Тракт, по которому они двигались, кипел жизнью. Путников то и дело обгоняли другие повозки и экипажи, иногда пролетал верховой. Встречались и пешеходы. Через равные промежутки в половину одного дневного перехода, возле дороги вырастали постоялые дворы, но герцог предпочитал ночевать в повозках.
На вопросы няни он ответил, что не желает разыскивать свою собственность, если ночью кто-нибудь решит, что повозка и мул ему нужнее. На самом деле на постоялых дворах была велика вероятность встретить одаренного. Любой маг с уровнем дара выше среднего без труда опознает в наемнике собрата. Но маги ни в одном государстве наемниками не работают, поэтому возникнет закономерный вопрос — что тут забыл одаренный? А когда рассмотрят Аэлину и узнают, что оба — подданные империи… Нет, допускать такое было нельзя.
Герцог уже сто раз пожалел, что согласился сопровождать дочь торговца, однако, магический договор, который они заключили с её отцом, не позволял ему ни передать свой контракт кому-нибудь другому, ни отказаться выполнять свои обязанности. Единственный плюс из всего — замаскировались они отлично.
Через пять дней пути, обе повозки въехали в небольшой городок —
— Это вы можете не мыться неделями, спать под открытым небом и есть всухомятку, а моя птичка привыкла ванну два раза в день принимать! Мы останавливаемся на один день!
Конечно, Стефан собирался отказаться — в дороге он решает, где стоянки, да насколько долгие, тем более что до вожделенной Астерии, где он, наконец, сбудет Рамику с рук, оставалось полтора дня пути. Но взгляд, брошенный на Аэлину, поведал ему куда больше слов — его жена измучена и остро нуждается в отдыхе.
— Хорошо, — буркнул он. — Но постоялый двор я сам выберу.
Остановились в небольшой гостинице, неподалеку от выезда из городка. Конюшня всего на пять лошадей, комнат только пять. Зато в гостинице, кроме них, больше не было ни одного постояльца.
Дочь торговца потребовала лучшую комнату, но тут воспротивился герцог — лучшая комната располагалась на первом этаже.
Караулить сутки под окном не было никакого желания, поэтому Стефан велел вселяться в одну из трех комнат на втором этаже — среднюю. Ближайшую к выходу занял сам, в комнату справа отправил сопровождавших их работников.
На возмущение няни коротко отрезал:
— Не нравится — собираемся и выезжаем.
Ари Цецилия прикусила язык.
Дождавшись, когда подопечные водворились в выделенное им помещение, герцог смог позаботиться о Аэлине.
Девушка всё это время так и стояла во дворе. Чувствуя, как холодеют руки, мужчина прикинул расстояние, на которое отдалялся от жены — если и превысил тридцать метров, то ненамного. Всмотрелся в бледное лицо девушки — грах, похоже, ей прилетело-таки.
— Ты почему тут торчишь? — от волнения он не сдержался и произнес это гораздо жестче, чем хотел. — Я же велел дожидаться внизу. Там хоть посидеть есть на чем, и ты не оказалась бы от меня дальше, чем позволяет ошейник.
— Мне запретили туда входить, — ответила Аэлина и посмотрела прямо в глаза мужу. — Ничего, продолжайте осматривать комнаты, мне почти не больно.
— Запретили? Кто? — магистр почувствовал, что начинает закипать. — Кто посмел отменить моё распоряжение?
Аэлина округлила глаза, и маг сам себя одернул — он не советник императора, а обычный наёмник. Не по чину такие фразы и амбиции.
— Хозяин запретил, — робко отозвался молоденький конюх. — Велел не пускать рабыню.
— Почему? — изумился герцог. — Кому она может помешать, ведь здесь только мы?
— Хозяин велел.
— Иди за мной, — приказал жене Стефан, решив больше не спорить с конюхом.
Но войти в гостиницу не получилось — в дверях стоял хмурый владелец.
— Прошу прощения, араз, но в мою гостиницу рабыня не войдет.
— Почему? Она будет в моей комнате и шагу одна за ее пределы не ступит.
— Если кто-то узнает, что я пустил внутрь рабыню, у меня больше никто не станет останавливаться. Простите, араз, я очень уважаю своих постояльцев, но рабыня в дом не войдет. Она может переночевать на конюшне.
— В том-то и дело, что не может! — рассердился герцог, который решился на остановку только ради того, чтобы в нормальных условиях отдохнула Аэлина. — У неё предел ошейника всего тридцать метров!