Без игры
Шрифт:
— Погоди ты... погоди... Дай я тебе все объясню. Погоди, браток, ты послушай...
Хвазанов сам слегка оторопел и притих после того, как ударил по лицу здорового мужика. Не получит ли тут же сдачи? Судя по комплекции, очень даже можно было получить, пожалуй, и вдвое, но стоило тому примирительно попросить погодить, послушать, Хвазанов мгновенно угадал, что ничего ему не будет, и, пьянея от уверенности в полной своей безнаказанности, дал себе полную волю, даже как-то утробно гикнул, стиснув зубы, и ударил снова, опять наотмашь, справа, рванул по тому же самому месту на скуле, где уже была содрана кожа.
— Ну, сучий сын!.. — чувствуя, как
Механик остервенело орал, лежа на земле около левого колеса.
— Долго там будешь дурака корчить, а я один тут буду с костылем возиться?.. Пускай его народный суд, а не кулаками..
Тынов сел на прежнее место около куртки и потянулся было к папиросной пачке, чтоб закурить. Но все папиросы и даже спичечный коробок были тщательно раздавлены, и на песке еще остались следы каблука, которым их давили.
— Ладно, — сказал он кому-то, — ладно, детки...
В голове все больше прояснялось, в общем беспорядке разом вспомнил колыбельную Ольги, ее ласковый, баюкающий голос и отвратительный момент, когда он водил стволом ружья, боясь коснуться кожи коровы, и тот удивительный момент, когда горячие ангелы на своих дымных крыльях вдруг подхватили и поддержали в воздухе самолет над горящим лесом.
— Иди сюда, сволота, давай тяни, из-за тебя мучаемся!
Он послушно пошел к машине и тянул, толкал и приподнимал, все по команде Хвазанова, который орал на него точно на своего работника. Тут получилось как-то так, что сам Хвазанов был для Тынова как бы отдельно, а самолет отдельно. И он все терпел и делал не потому, что это нужно было Хвазанову, а потому что это было нужно самолету.
— Тащи канистры, инструменты в лодку! — под конец приказал опять Хвазанов.
Тынов только тут заметил маленькую моторную лодку, уткнувшуюся носом в песок. За рулем сидел сгорбившись сухонький старичок в картузе.
Он отнес инструменты, сложил их на дно лодки и сказал старичку:
— А меня ты только на тот берег перевези.
— Ладно, залезай.
— Не смей его сажать! Еще чего! Катать его, гада!.. — заорал Хвазанов с такой злобой, что чуть не выскочил обратно из машины, куда уже успел забраться. — Пускай тут сидит. Никуда не уйдет, я милицию за ним пришлю! Я тебе еще выплыву на чистую воду!
— А подите вы все знаете куда! — сказал старичок и рванул заводной шнур.
Хвазанов соскочил на землю, подбежал и оттолкнул изо всей силы нос лодки от берега. Для этого ему пришлось даже в воду влезть чуть не по колена. Но все ему было нипочем. Главное было — загородить Тынову дорогу, помешать ему подойти к лодке. Видно было, как его просто трясет от злобного восторга, что удалось оставить Тынова одного на берегу. Потом он опять залез в самолет и заорал:
— Эй ты, летун хренов, уголовник, туда тебя и туда, давай пропеллер.
Он подошел и взялся за лопасть, крутанул винт Мотор заревел. Машина побежала мимо него, и Хвазанов еще услел погрозить ему кулаком. Когда треск улетевшей машины совсем ослабел, он услышал, что ему кто-то кричит с реки. Это была вчерашняя моторка из сплавконторы.
— Э-эй! Дядя!.. — моторка второпях подлетела и стихла, ткнувшись носом в песок. — А я гляжу, думаю, ты с моей курточкой так и улетел! А ты что ж остался? — Мишка очень обрадовался, что его куртка не улетела на самолете.
— Спасибо, вот она, твоя!
— Теплая, верно? Я тебя в контору отвезу? — с радостной
— Нет, ты меня только на тот берег бы перевез, и то спасибо.
— Так там же один лес.
— Вот мне и надо.
Наконец все кончилось. Успокоилось. Прошло. Улеглось и утихло. Очень даже прекрасно, что так все получилось. Просто самый лучший, то есть правильный выход из положения. Снова ты оказался на своем настоящем, правильном месте, где тебе и быть надлежит.
На затылке сидела здоровенная шишка, но мозги после встряски, наверное, улеглись как раз куда им полагается. Все было в порядке, только саднила скула. Дурак этот Хвазанов, и ударить-то не сумел, только кожу содрал.
В конце концов, все чепуха, все пройдет, утихнет и успокоится. Выпадет первый снег, и все будет позади. А девчонку с Ольгой он все-таки вывез или нет? Вывез! А остальное все чушь. Судьба. С судьбой у него были скверные отношения, и он ее не уважал. Да кто она есть-то, эта дама? Сцепление обстоятельств. Удачное. Или подлое. Или какое — кому... Если б не тянуло его в город, он не попал бы в полет. И девчонка с зайцем сгорели бы обязательно. Перст судьбы! Ему-то она пока все больше комбинации вроде кукиша из трех пальцев преподносила, старая ведьма, однако и на том спасибо. Какая-то бодрость мало-помалу разливалась у него по телу. Все прошедшие дни как-то по-другому стали представляться. Все само вспоминалось. Только про нее он больше не вспоминал. Его воспоминания как бы бережно обходили ее, не касаясь, точно она одна очерчена была магическим меловым кругом, за которым оставалась невидимой. Он уже знал, почему это так. Сейчас нельзя было допускать себя думать о ней. Ни за что нельзя!.. Только потом, когда все останется далеко позади, этот меловой круг распадется, и тогда он сможет без помех в тишине и одиночестве все вспомнить, увидеть и понять, что же такое с ним случилось.
После долгой, очень долгой ходьбы, когда пошли наконец совсем знакомые места: слева возникли три больших можжевеловых куста, в сумерках делавшиеся похожими на трех долгополых монахов в капюшонах, застывших в ожидании на пригорке, он наконец сообразил, что давно надо было сделать. Нарвал листьев подорожника, перемял и растер их в ладонях, приложил к ссадине на щеке, продолжавшей гореть и саднить. Сверху приложил носовой платок и, прижимая его ладонью к щеке, хотел было идти дальше. До дому оставалось всего несколько минут ходу. Всю долгую дорогу он одолел. А зачем? Что его там ожидает? Ничего. Просто конечная остановка. Он сошел в сторону с тропинки, повалился на мягкий мох, головой на зеленый холмик, закинул руки за голову и закрыл глаза. Некоторое время спустя он услышал, а потом почувствовал на лице горячее дыхание.
— A-а, это ты!
Бархан в ответ одобрительно дрогнул тугим обрубком хвоста. Ничего удивительного в появлении Бархана не было, он шнырял по лесу целыми днями и был в курсе дела всего, что происходило в радиусе километра вокруг дома.
Потом Бархан исчез, и он, уже не закрывая глаз, смотрел снизу на веточки с мохнатыми хвойными крестиками.
Глядя на Бархана, Марина вздрогнула и насторожилась, так явно он вдруг замер, застыл, глаза как будто выключились, уставясь в одну точку: он что-то слышал, вслушивался и вдруг сорвался со своего места, перемахнул через ограду, едва коснувшись верхней перекладины передними лапами, и тут же пропал, исчез в лесу.