Без лица

Макинтош Фиона

— Когда мы получим деньги? — спросил Хиран, ни на миг не забывавший о том, как отчаянно нуждаются его дети.

— Если вы согласны с условиями, то сегодня.

— Деньги у вас с собой?

— Нет, дома.

— Мы туда пойдем?

Намзул поднял руку:

— Сейчас я все объясню по порядку. Вас отвезут на лодке в Хартфорд, это рядом с Лондоном. Там вас встретят и на машине отвезут в место, название которого вам знать не нужно. Дорога туда займет где-то час. Вас привезут в больницу на обследование, доктора сделают анализы, больно не будет, не волнуйтесь, и команда хирургов будет знать все — и о почках, и о состоянии вашего здоровья в целом. На это может уйти несколько дней, но о вас будут хорошо заботиться. Вы же ничем серьезным не болеете, да?

Они дружно затрясли головами.

— В любом случае это уже головная боль врачей, а не наша. Я только выдаю деньги.

Думаю, вы хотите отправить деньги домой. Я прав?

— Да, — ответил Хиран, — нашим семьям.

— И, как я понимаю, хотите это сделать до операции?

Хиран кивнул.

— Поэтому мы поедем вместе в банк, я переведу деньги со своего счета на любой счет в Дакке, который вы назовете. Все будет происходить у вас на глазах — честно и аккуратно. Я даже разрешу вам за мой счет позвонить домой и сообщить, что деньги высланы. Потом вы немедленно, прямо из банка, пойдете со мной к лодке. Там нас встретят. С вами я не поплыву, но провожатый все время будет с вами, до самой больницы.

— И что потом? — спросил Хиран. У него начинали сдавать нервы, в горле застрял комок, сердце колотилось как бешеное.

— Ну, я не знаю всех этих врачебных тонкостей, — сказал Намзул. Его голос был сладким, как патока. — Но вы будете в надежных руках профессионалов. В конце концов, это же Англия, и вы попадете в дорогую частную клинику. Насколько я понимаю, это относительно простая операция, вероятность осложнений крайне мала. Я уверен, ее и в Азии постоянно делают. Они удалят почку, и как только вы почувствуете себя достаточно хорошо, вас выпишут из больницы. Но о вас позаботятся до полного выздоровления. Не волнуйтесь, — добавил он, заметив, что Хиран нахмурился, — я не позволю, чтобы с моими земляками что-нибудь приключилось. В конце концов, мы — бангладешцы.

— Как быстро мы поправимся?

Намзул слегка покачал головой, словно прикидывая в уме варианты:

— Для таких молодых парней, как вы, это дело двух недель.

— Мы сможем работать?

— На легких работах, так говорят врачи. Через месяц вы сможете работать как обычно, а через восемь недель и думать забудете об этом. На память останется только шрам. — Он похлопал Хирана по руке. — Волноваться совершенно не о чем. А потом, как и обещали, тебя устроят в ресторан. — Он посмотрел на Таджа. — А что насчет твоего молчаливого друга?

— Я не буду ничего делать, — заявил тот, — мало ли что может пойти не так! — Он обращался к Хирану, совершенно игнорируя Намзула.

— Все будет в порядке, — настаивал Намзул, — мы не разделали это. Богатые арабы готовы выложить за почку огромные деньги. Вот что я скажу: возможно, я смогу немного поднять цену. Парни, вы так старались попасть в Лондон, но пока еще не нашли нормальной работы. Я знаю, вам хочется побыстрее начать зарабатывать, и наше предприятие может немного отсрочить осуществление ваших планов, но это прекрасная возможность получить много денег за один раз. Ваши жены будут счастливы. — Намзул улыбнулся. — Ну да ладно, у меня для вас есть специальное предложение. Как насчет трехсот пятидесяти фунтов? — Он с надеждой посмотрел на Таджа.

— Тадж, — Хиран уставился на приятеля широко открытыми глазами, — это огромные деньги!

— Мы и так отдали все, что было, чтобы попасть сюда и начать зарабатывать. Теперь они хотят забрать еще и часть моего тела. — Тадж посмотрел на Хирана, потом перевел взгляд на Намзула. — Четыреста фунтов.

Хиран затаил дыхание, но тот улыбнулся.

— Тихий, но хитрый, — сказал он. — Хорошо, мое последнее предложение — четыреста фунтов каждому, но, парни, не забывайте, что часы тикают и оно остается в силе до тех пор, пока открыты банки, то есть до шестнадцати ноль-ноль. Так что поспешите! — Он выразительно посмотрел на свои огромные наручные часы и отвернулся, чтобы выбросить недоеденный врап в урну. — По рукам? — спросил он и поднялся.

Оба кивнули.

— Отлично. Мне нужно позвонить, а потом мы сможем пойти ко мне домой. Это прямо за углом.

Джон Шерман гулял в парке Спрингфилд со своим псом по кличке Рори, размышляя о том, насколько все вокруг изменилось с тех пор, как он был мальчишкой. Он здесь родился, в этом районе, и помнил, как вокруг становилось все больше хасидов [4] , как район постепенно становился еврейским. Из окон его дома, расположенного в конце Кастелвуд-роуд, на вершине холма, открывался живописный вид на болота и ниже — на петляющее русло Ли, притока Темзы. Он отлично ладил с соседями-хасидами. Хотя они, как, наверное, всякие радикальные ортодоксы, были замкнутыми и скрытными,

это не мешало им оставаться приветливыми, тихими и внимательными людьми. Тем не менее никого из них он не назвал бы другом. Вдобавок никто из них не следовал давней британской традиции держать собаку. Кто-то подсказал Джону, что собаки — некошерные животные, к тому же проблемой была некошерная собачья еда, которую нельзя хранить в доме. Кроме того, как рассказал Джону кто-то из соседей, в представлении еврейской общины собака была связана с опасностью. Эта неприязнь восходила к тем мрачным временам, когда собачий лай был первым сигналом погрома. Он с уважением отнесся к услышанному и не позволял Рори надоедать соседям. На самом деле Рори был слишком стар, чтобы причинить кому-либо беспокойство, не говоря уже о вреде, но даже состарившийся спаниель вызывал неподдельный ужас в глазах почтенных домохозяек, когда забредал на лужайку возле их дома. «Здесь дети! Подумайте о детях!» — однажды крикнула ему женщина, напуганная маленьким спаниелем, который, наслаждаясь возможностью просто поваляться в земле, вынюхивал что-то посреди клумбы. С тех пор Джон всегда был начеку, но такое отношение его совсем не радовало. Британцы — нация собачников! Посмотрите на каминную полку в любом английском доме. Рядом с фотографиями предков и потомков вы увидите портреты домашних питомцев. Да, англичане любят своих собак, но хасидские страхи не были персональным несчастьем Джона Шермана. «Англия перестает быть английской», — думал он, переходя реку по небольшому мостику. Рори уже умчался вперед. Ему нравилось бегать возле воды.

4

Хасидизм (от ивр. хасидут, «праведность», «учение благочестия») — религиозное течение в иудаизме.

Джон отдался неспешному течению мыслей. В Англии намешано столько культур, что даже в Лондоне невозможно ощутить исконный английский дух. То, что видят туристы, и то, чем живут лондонцы, — совершенно разные вещи. Погуляв по центру, насладившись достопримечательностями и покатавшись на знаменитых двухэтажных автобусах, которыми похвалялись рекламные проспекты «Визит Британ», довольные туристы возвращались в универсальный комфорт отелей. Джон понимал, что, с их точки зрения, Лондон, конечно, очарователен. Но рядовой лондонец сталкивался не только с толпами зевак, которые сами по себе способны вызвать известное раздражение, но и с милями подземки по дороге домой. Если вы — турист и ограничитесь однократным проездом от «Виктории» до «Найтсбридж», то подземка покажется вам приятным местом. Но если вы дважды за день покрываете расстояние от «Виктории» до «Кокфостерс», это сущий ад. Там никто не улыбается. «Царство мрака и уныния», — думал Джон, чувствуя укоры совести за то, что когда он работал в ночную смену, то ездил машиной. И особенно за то, что выбрал тогда трассу М5. Он двигался в сторону Лондона, в то время как встречная полоса агонизировала в вечной пробке. Утром по М5 невозможно было добраться до Лондона, а вечерами — выехать. Он был уверен, эта дорога способна довести до ручки. Но это не единственная проблема Лондона. Был еще общий трафик. «Ох, не начинай», — сказал себе Джон и потряс головой, прогоняя невеселые мысли.

Он улыбнулся, заметив, как Рори резвится и прыгает у реки, словно вернувшись в беззаботное щенячье детство и потерявшись в мире запахов и веселых игр. Погода была прохладной, но солнечной, блики играли на воде, и Джону нравилось смотреть, как лодки разрезают ее блестящее покрывало. К тому же можно было не волноваться, что Рори может кому-то помешать: хасидские семьи не спускались так близко к воде, предпочитая наслаждаться свежим воздухом чуть поодаль. А тут в основном бегали трусцой и гуляли с собаками.

Поодаль Джон увидел несколько хасидов. Их было легко узнать по длинным черным пальто, белым рубашкам, черным жилетам и черным шляпам; бледные лица обрамляли темные пейсы. На первый взгляд они показались Джону печальными. Но тут, словно опровергая это впечатление, один из них рассмеялся в ответ на реплику приятеля, и лица обоих засияли счастьем. Джон улыбнулся, жалея, что не может разделить их радость.

Мужчины взглянули в его сторону и вернулись к разговору. Пора возвращаться. Так или иначе, но Рори, наверное, уже устал. Джон тихонько позвал старого приятеля, который убежал достаточно далеко и рылся в тине у самой воды. Как бы крыса или полевка его не укусила! Джон прибавил шагу, оставил мирно беседующих мужчин позади, и решился посвистеть Рори. Пес поднял голову, взволнованно вильнул хвостом и вернулся к тому, что привлекло его внимание. Похоже, он что-то нашел. Джон свистнул еще раз.