Без Любви
Шрифт:
Арцыбашев и начштаба в кабинете последнего составляли опись личных вещей покойного, когда влетел замполит. Хлопнув дверью, он выпалил:
– Мамедов из первой роты видел, как в половине двенадцатого к Студеному заходил офицер!
– Ну и что?
– не врубился начштаба.
– Какой офицер?
– у Арцыбашева дрогнули руки.
– Не знаю, какой. Сейчас выясним, - замполит бухнулся на табуретку.
– Он своим землякам об этом по секрету рассказывал. Боится! Но от меня ничего не утаишь. Я приказал его привести, так что сейчас все узнаем.
– Это какой Мамедов? Губастый такой, с чирьями?
– уточнил начальник штаба.
–
– Да как ему можно верить?! Он в своем ауле двадцать пять лет прожил и до сих пор думает, что земля плоская. Если б с гор за спичками не спустился и не попался под руку военкому - про него вообще бы никто не вспомнил.
– При чем здесь это?
– Да при том!
Спор не успел разгореться. В дверь постучали, "энша" гаркнул "Да!", и появился Мамедов. Под два метра ростом и в полтора центнера весом, он был грязен, прыщав и не брит. Даже самый деликатный человек, пообщавшись с ефрейтором пять минут, мысленно начинал звать его не иначе, как бараном, и стараться побыстрее отделаться.
Войдя, он споткнулся на ровном месте, похлопал глазами и представился:
– Мамэдов.
Офицеры переглянулись. Начштаба скептически усмехнулся и, сложив на груди руки, дал понять, что самоустраняется от допроса. Арцыбашев тоже не стал проявлять инициативу. Тогда замполит, кашлянув, взял бразды правления в свои руки.
– Скажи нам, Муса, кто заходил сегодня ночью к товарищу комбату?
О смерти Студеного личному составу не объявляли, но шила в мешке не утаишь, слухи поползли сразу, как обнаружили тело. Теперь о случившемся не были осведомлены только те, кто отсутствовал в расположении части.
Муса не ответил. Стоял, вытянув руки по швам, и пялился в окно.
– Ты меня слышишь? Мамедов! Я к кому обращаюсь?
Ефрейтор перевел тупой взгляд с окна на замполита и опять не вымолвил ни слова.
На то, чтобы его разговорить, ушло минут тридцать. И штрафбатом его пугали, и отпуском соблазняли. Распалившись, главный по идеологии вытащил бумажник и пообещал заплатить за информацию. Без толку! Мамедов заговорил только тогда, когда по каким-то причинам сам решил это сделать. То ли наконец снялся с тормоза, то ли просто устал и решил, что так от него быстрее отвяжутся. Напрасно, кстати, решил. Помолчи он еще самую малость, и ушел бы спокойно в казарму. Замполит, которого начштаба весь допрос не уставал полировать насмешливым взглядом, был уже готов сложить руки, когда Мамедов заговорил.
Оказалось, он действительно кое-что видел. Но очень немного.
Мамедов нес дежурство по столовой. Было около половины двенадцатого, когда они закончили приборку и вышли покурить. Два других солдата высмолили по сигарете и поспешили в казарму, а Мамедов остался. На звезды, наверное, загляделся. Или просто забыл, в какую сторону надо идти. Неважно! Главное, что стоял он в темном углу возле входа в столовую, сам был невидим, зато все, кто проходил мимо, были перед ним, как на ладони.
Прапорщик Зверев ходил. И еще один прапорщик. А потом офицер появился. В отличие от прапоров, которые не таились, офицер внезапно выскользнул из темноты, быстрым шагом одолел десять метров до двери Студеного и вошел к нему не постучав. В лицо Мамедов офицера не видел, только со спины и в полупрофиль.
– Так кто же это все-таки был?
– напрягал замполит, но Мамедов только моргал и переводил взгляд за окно.
– Ну хоть на кого он похож?
– Русский, да.
– С чего ты решил?
– спросил замполит и осекся: в батальоне не было офицеров кавказских или восточных национальностей, только славяне, так что, разглядев звездочки на погонах, Мамедов сделал абсолютно правильный вывод.
Но вот с количеством звездочек выходила совершенная чепуха. Установить звание таинственного визитера не представлялось возможным. Мамедов путался и всякий раз давал новый ответ. От младшего лейтенанта до подполковника, хотя ни первых, ни вторых в батальоне попросту не было. И с приметами получилась фигня. Для Мамедова, при его-то комплекции, все казались одинаково низкорослыми и субтильными.
– Что же делать?
– развел руками замполит.
– Пусть профессионал пообщается, - ухмыльнулся начштаба.
– А мы пойдем покурим. Как, Валентиныч, осилишь?
Арцыбашев кивнул.
– Пошли!
– начштаба встал и направился к двери, заметив, что замполит колеблется, потрепал его по плечу: - Пошли, пошли! Вадим знает, что надо делать. Мы ему только мешаем.
Они скурили на улице по две сигареты, потом прогулялись в столовую, выпили кофе.
– Паскудная история, - вздохнул замполит.
– Ну!
– согласился "энша".
Больше эту тему не трогали, пока не возвратились в кабинет.
Мамедова там уже не было. Арцыбашев сидел один и продолжал составлять опись.
– И чего?… - спросил начальник штаба.
– Можешь прочитать. Если разберешь, конечно, - Арцыбашев похлопал по лежащему рядом с ним листу, покрытому кривыми рукописными строчками.
– Придумал он все.
– То есть как так придумал?
– замполит нервно расстегнул верхнюю пуговицу.
– Молча. В отпуск захотел, вот и придумал. Надеялся, что за такую сказку его расцелуют в жопу и отпустят домой. Зверева он видел, и второго прапора, Куценко. А больше никого. Вранье все. Звездеж.
– Да я этого говнюка на гауптвахте сгною!
– замполит задохнулся от возмущения.
– Ни хрена себе шуточки! Да за них под трибунал надо!..
Арцыбашев флегматично пожал плечами:
– Я свое дело сделал. А как дальше - решайте.
Замполит выкатился из кабинета, громыхнув дверью. Начштаба сел за свой стол.
– Странно, - задумчиво сказал он.
– А ведь я почти поверил, что Мамедов действительно что-то знает…
…Желчный подполковник выслушал рассказ Арцыбашева целиком, ни разу не перебив. И вопросов не задал. Дымил папиросой, играл желваками, смотрел исподлобья. Чем дольше длилась пауза, тем Арцыбашеву становилось все более очевидным, что он победил. История не будет иметь для него серьезных последствий.
– Фархад Нуралиевич, - обратился подполковник к Мирзоеву, - у вас есть вопросы?
Мирзоев подумал, просмотрел записи, которые вел по ходу разговора, и отрицательно покачал головой.
– У вас?
– подполковник посмотрел на двух майоров.
– Нет.
– Никак нет!
– Идите, Арцыбашев, в коридор, и там ждите.
Арцыбашев решил, что можно себе позволить некоторые вольности, и вышел, ничего не сказав.
Часом позже в офицерском кафе Мирзоев ему сообщил:
– Никто не хочет выносить сор из избы. Заключение практически готово. Самоубийство на почве алкоголизма и общей депрессии. Но это, так сказать, формулировка для служебного пользования. А для широкой общественности подберут что-нибудь попристойнее… На самом деле к тебе было очень много вопросов. Удивляюсь, как ты мог потерять осторожность! О ваших со Студеным шкурных делах не знают только дети и женщины.