Без Любви
Шрифт:
– Чего ж мне не задали эти вопросы?
– Я говорю: никому не нужно лишнее говно выставлять напоказ. Но из армии тебя уберут.
– В смысле?!
– у Арцыбашева с вилки сорвался кусок гуляша.
– Из сороковой армии, - Мирзоев улыбнулся.
– Готовься к новому месту службы.
– Тьфу, бля! Да сколько угодно! Мне этот интернациональный долг уже вот где сидит.
– Потише. Между нами говоря, к концу года, самое позднее - к началу следующего, ни одного нашего солдата здесь не останется.
– Не от тебя первого слышу. Только одного не понимаю. Что, вот так просто
Мирзоев возвел маслянистые глаза к потолку, сложил руки лодочкой:
– Новые реалии, новое мышление. Ты думаешь, чего я к штабу прибился? Перестройка! Надо искать новое место в жизни. На передовой уже не актуально.
Помолчали, доели. Допили компот. Вытирая губы салфеточкой, Мирзоев еще раз сказал:
– Так что готовься к переезду, майор. Куда-нибудь за Урал.
Арцыбашев в ответ только фыркнул:
– Там всяко лучше, чем здесь!
Новое назначение было объявлено к вечеру. Все это время Арцыбашев томился в коридорах штаба. Последнюю пару часов скрасил чтением "Интердевочки" Кунина - кто-то из офицеров забыл на стуле журнал "Аврора", тот номер, где было начало романа. Мирзоев несколько раз проходил мимо, но ничего не говорил, только подмигивал ободряюще. А стоило перевернуть последнюю страницу, как вызвали в кабинет.
Арцыбашев был уверен, что готов к чему угодно, но сильно удивился услышанному: ГДР, Берлин!
– На сдачу дел и сборы двое суток. Управитесь, майор?
– Нет…
– Надо управиться!
Озадаченный, Арцыбашев вышел на улицу и стал дожидаться Мирзоева. Фархад появился часа через два. Издалека заметил Арцыбашева и пошел к нему, улыбаясь.
– С тебя бакшиш.
– То есть?
– Был выбор: Туркестанский округ, Забайкалье или Берлин. По всему выходило, что тебе светит второе. Но я постарался… Ты не рад?
– Просто растерян.
– Все-таки Европа, дружище. Я тебе сам завидую. Мне заграница не светит. Я не рассказывал, почему? Ну и не надо этого знать! Ничего интересного. Тебя подбросить к самолету?
– Погоди. Мне в еще одно место надо попасть. Позарез надо! Помоги, а? Бакшиш удвоится…
На КПП дежурил тот же прапорщик Муслим.
Арцыбашев остановил уазик перед шлагбаумом, приоткрыл дверцу, чуть высунулся. Прапор, узнав его, подошел. Перед тем как поздороваться, оглянулся назад, будто боялся, что подчиненные ему двое солдат подслушают диалог.
– Привет!
– Арцыбашев протянул руку.
– Здравия желаю, товарищ майор!
– На месте?…
Муслим вздрогнул и замотал головой:
– Нельзя туда!
– Почему? Проверка какая-то?
– Нельзя! Там все оцеплено, никого не пускают!
– Что случилось?
– Пожар…
Только теперь Арцыбашев сообразил, что давно услышал запах гари, но не придал значения этому обстоятельству.
– А Тохтамбашев?
Спросил, а сам уже знал ответ. Недаром было предчувствие! И сон приснился дурацкий. Длинный был сон, с множеством эпизодов, но Арцыбашев наутро вспомнил только один: как стоит он, протянув руку, на кабульском базаре и подаяние просит…
– Жора сгорел, - прапорщик опять оглянулся и подтянул портупею.
– Так что лучше не суйся туда, мало ли что.
Но Арцыбашев все-таки сунулся. Поставил уазик возле столовой и прогулялся пешком, цепким взглядом фиксируя мельчайшие детали обстановки. Дивизия жила своей обычной жизнью, пока не подойдешь к пепелищу - невдомек будет, что случилось ЧП.
Часть складов сгорела дотла, часть удалось отстоять у огня, а какие-то и вовсе оказались нетронуты, только копоть на стены осела. Пожар давно потушили, но порывы ветра поднимали золу, и казалось, что какие-то руины до сих пор дымятся. Охранение было выставлено символическое, только два солдата и сержант приглядывали за местом трагедии, да несколько специалистов копошились на пепелище. Можно было попытаться завязать разговор, разведать подробности. Можно было, но Арцыбашев не предпринял попытки. От того ангара, где Тохтамбашев их принимал, остались только головешки и бетонный фундамент. Равнодушно отведя взгляд, Арцыбашев прошел мимо.
…А вечером он поил в ресторане одного капитана из группы по расследованию чрезвычайного происшествия. Завязать отношения с капитаном оказалось несложно. Отыскался общий знакомый, со ссылки на которого Арцыбашев и завел разговор, а потом, по мере потребления спиртного, военный юрист перестал следить за языком. Окажись вместо Арцыбашева агент ЦРУ - и выведал бы он у капитана все военные тайны, да так ловко бы выведал, что капитан, проспавшись, при всем желании не смог бы сказать, кто его вербовал и о чем они толковали.
Арцыбашева ни секреты, ни жалобы капитана по поводу неустроенной жизни не волновали, и он, регулярно подливая в стаканы, направлял разговор в нужное русло. До начала застолья он принял специальную таблетку, которая на длительное время нейтрализовывала влияние алкоголя, так что мог пить, не боясь потерять контроль над собой. О том, каково ему будет, когда действие препарата закончится, не хотелось и думать. Жалко, что не нашлось какой-нибудь "сыворотки правды" для капитана. Но и без всякой химии военный юрист потихоньку разбалтывал интересующее Арцыбашева.
Фактов было не много. Отчего пожар начался, до сих пор неизвестно. Версия поджога рассматривается, но не является доминирующей. Может быть, потому, что начальству это невыгодно. Погибшими считаются трое. Тохтамбашев и два солдата-срочника. Но если с солдатами дело ясно - их обугленные тела обнаружили сразу, то с начальником склада не все так очевидно. Видели, как он заходил, но не видели, чтобы вышел. Машина осталась на обычном месте стоять, а ведь он, как известно, даже за молоком пешком не ходил. Но ни одного фрагмента трупа до сих пор не сыскали. Только связку ключей, медальон и остатки часов. Тохтамбашевские часы были приметные, не так чтобы очень уж дорогие, но редкой модели. Может быть, всего одни во всем Душанбе. В дивизии их многие помнили и смогли опознать. Теоретически температура достигала такого размера, что труп мог попросту испариться. Но это теоретически. А на практике почти всегда удается что-то найти. Правда, разгребать пепелище можно еще очень долго. Глядишь, и отыщется что-нибудь.