Без пощады
Шрифт:
– Хорошо, пойдем, пойдем. Только чш-ш-ш-ш…
Мы вышли в коридор.
Меркулов был бодр, румян и весел. Его вполне зримо распирало какой-то неведомой мне новостью, а еще – предвкушением моего рассказа о десятках собственноручно задушенных пехлеванах, сбитых вертолетах и взорванных мостах.
– Ну, рассказывай, чертяка, про свое нетоварищеское поведение и как дошел ты до жизни такой, – сказал он, по-шутовски важничая, изображая из себя не то пресс-офицера, не то следователя военпрокуратуры.
Я начал нехотя, лениво, надеясь, что он вот-вот меня перебьет и скажет: «Ясно, молодец. А вот я…»
Но он слушал на удивление внимательно, несколько раз требовал подробностей, а когда я дошел до манихеев – засыпал ворохом вопросов, неожиданно компетентных. На многие из них я, честно признаюсь, просто не знал, что и ответить.
В самом деле: были на манихеях «шапочки», как выразился Меркулов, или нет? А перстни с крупными непрозрачными каменьями, по виду – «булыжники чистой воды»? А розовое прямоугольное пятно на правой кисти? А заметил ли я у них жаберные щели на шее под ушами?
– Товарищ капитан-лейтенант! – наконец взмолился я. – Ну войдите в мое положение! Темень, стрельба, вертолеты… Я – считайте голый, раненный в плечо, окоченевший в этом проклятом Стиксе! И в довершение всех бед тот человек, который знал русский язык и назвал себя Сержантом, подозревает во мне клонского шпиона! И собирается перерезать мне горло здоровенным ножом! Какие я должен был разглядеть щели у него на шее?!
– Жаберные. – Меркулов невозмутимо пожал плечами. – Ладно, не мучайся. Не заметил – значит не заметил… Так чем, говоришь, дело кончилось?
– Счастливым концом. Зло победило очень большое зло.
– Чего?
– Иронизирую, извините… Факты таковы. Егеря устроили засаду ниже по течению Стикса. Перестреляли манихеев. Катамаран сел на мель. Я добрался до берега. Там меня подобрал вертолет Второго Народного кавполка и доставил в госпиталь.
– Это когда было?
– Я так понимаю, трое суток назад. Имею в виду – стандартных.
– Так тебя послушать, Шапуру очень хотелось, чтобы ты никогда больше на этот транспорт не попал…
– Да. Кстати, я по сей момент не понимаю, чему или кому обязан своим спасением. Не просветите?
– А ты проще выражаться не пробовал? Говорят, помогает.
– На кого нас меняют, если проще.
– На заотаров твоих любимых, в рот им дышло!
«На заотаров?! Сколь много нам открытий чудных!..»
– Здорово… Я думал – на пехлеванов. А где взяли?
– Не в курсе. Была специальная операция. Наш осназ захватил транспорт, который облетал оккупированные планеты Синапского пояса. На транспорте путешествовали заотары самого высокого ранга.
– Может, свои зороастрийские храмы закладывали и освящали? Что-то такое?
– Что-то такое, – равнодушно согласился Меркулов. И тут же, припомнив нечто, с его точки зрения, куда более интересное, вновь оживился: – Ладно, Пушкин, чтоб им всем сдохнуть – заотарам, пехлеванам… Главное, ты молодец. Выжил, вернулся. Я, еще когда ты мне по роже въехал, сказал себе: «Богдан, вот это человек! Человек с большой буквы!»
– Ну уж. – Я был польщен.
– Да нет, правда-правда… Но я тоже ничего себе такой человечек. Гляди, чего у меня есть. – Меркулов ухмыльнулся.
Передо мной снова стоял шкодный, всласть наозорничавший мальчишка. А на его раскрытой ладони лежал неказистый металлический цилиндрик на цепочке.
– Это что?
– Ты не глазами гляди, а руками.
Я взял.
Вещица не производила особого впечатления. На ощупь и на вес – заурядный металлический сплав, скорее всего алюминиевый.
Ни окраски, ни маркировки.
Когда-то в этом цилиндрике, наверное, хранилась маленькая сигара – сигарилла. Или офицерский маркер. Или подарочный мундштук из слоновой кости.
– Да открой же ты! – Меркулова распирало от нетерпения, хотя он-то и так знал, что там внутри, а я нет.
Я открутил неплотно притертую крышечку. Перевернул, потрусил на ладонью.
Нехотя показался край свернутого в трубку полупрозрачного листка.
Я попробовал ухватить его ногтями, как пинцетом. Увы, после госпиталя у меня были известные проблемы с координацией движений.
– Руки крюки! – фыркнул Меркулов. – Ладно, дай сюда.
Капитан-лейтенант ловко (чувствовалось, делает он это уже не первый и не второй раз) вытащил листок, а точнее сказать – маленький свиток, и раскатал его на ладони.
Свиток имел желтоватый оттенок и едва приметную микрофактуру, которая показалась мне смутно знакомой. Почти наверняка материал природного происхождения… Может быть, тонкая кожа?
Свиток был усыпан рукописными закорючками – черными и красными. После того, что мне показал Ферван в молельне манихеев, я уже боялся высказывать свои предположения вслух.
Скажу фарси – окажется арамейский. Арамейский? Окажется фарси.
Выпалю: «Арамейский или фарси»? И снова попаду впросак! Потому что арабский.
Меркулов избавил меня от мучений недоучки.
– Фарси, – гордо изрек он, будто бы сам по себе этот факт объяснял решительно все.
– И что пишут?
Я был уверен, что он ответит: «Откуда ж я знаю? Думал, ты по-ихнему умеешь».
Но Меркулов меня удивил:
– Какую-то ахинею. Сплошные числа и шелуха религиозная.
– Так вы знаете фарси?!
– А там и знать нечего!
– Но откуда?
– Что значит откуда? Ходил на курсы.
– Зачем?!
– Чудак человек… Затем, что надбавка! За немецкий дают пять процентов оклада, за испанский – десять, а за фарси в свое время назначили тридцать!.. А, я забыл, ты ж учился еще тогда… Так подумай: походил на курсы годик, сдал экзамен – и богатеешь. – Меркулов мечтательно улыбнулся. – Войны-то тогда не было, боевых не доплачивали. Только космические. Но «Нахимов» тогда в плановом ремонте торчал, значит – никаких космических. А у меня две дочки и жена-дурочка…