Без права на смерть

Ворон Елена

— Приморское, сто семьдесят четыре, — повторил в трубке женский голос.

Беззвучный смех издателя перешел в лающий хохот. В спальне что-то загрохотало, зазвенело стекло. Раздался визг:

— Пусти, сволочь! Пу-усти-и!

— Полиция! — рявкнул Лоцман, едва дождавшись, когда ему ответят на второй вызов. — Приморское шоссе, сто семьдесят четыре. Драка. Скорей приезжайте! — Он бросил трубку и метнулся в спальню.

— А-а-а! — вопила брюнетка и бешено лягалась. Схватив ее за волосы, намотав на руки черные пряди, красотку удерживала пышнотелая. Мягкие туфельки

брюнетки били ее по голеням, топтали пальцы — пышнотелая не замечала, словно то был легкий пух. Один из бородатиков тщетно пытался поймать руки пленницы. Это не удавалось, поскольку он старательно берегся от ударов ее крепких кулачков. Второй бородатик топтался рядом; порой ему удавалось изловчиться и рвануть на брюнетке черную блузку. Ворот трещал, но плотная ткань подавалась с трудом. Бледная личность подступила к красотке с двумя осколками стекла — оставаясь, впрочем, на безопасном расстоянии.

Лоцман ударил под колено личность и в бок, под селезенку, — бородатого. Личность с воем повалилась на пол, бородатый проскакал нелепым приставным шагом, наткнулся на постель и тоже рухнул. Второму бородатику, который рвал блузку, досталось в челюсть. Пышнотелая рванулась, опрокинула брюнетку навзничь — не сумела освободить руки от намотанных на них волос. Пока выпутывалась, Лоцман дал ей пощечину — хлесткую, отрезвляющую.

Они все взбесились!

Заходился хохотом, хрипел и стонал Итель.

Громко, со всхлипами дыша, с пола поднялась брюнетка. Лоцман выволок ее в гостиную, взял со стола бокал, налил вина и протянул девице:

— Пей.

Она глотала, всхлипывая и давясь. На глазах выступили слезы. Красотка придвинулась к Лоцману, привалилась к нему, вцепилась в руку.

— Не уходи!

Он повел ее с собой из дома. У девицы подгибались ноги.

— Леди Звездного Дождя предъявила тебе счет, — сказал охранитель мира, спускаясь с крыльца. Брюнетка якорем висела на руке. — Помнишь пытки в подземелье?

— Не помню, — пискнула она.

Он стряхнул ее и усадил на ступеньку. Окликнул:

— Мария? — И затем мысленно: «Мария!»

Она отозвалась. Лоцман сунулся под куст — плющ тут же вцепился в волосы — и вытащил на свет свою Богиню. Она слабо улыбнулась, шепнула:

— Вот не думала, что я такая развалина… Холодно. — Стоя на коленях, Лоцман приподнял ее, прижал к груди, пытаясь согреть.

— Сейчас «скорая» приедет.

На шоссе коротко провыла сирена. В доме лаял и кашлял Итель, истерически зарыдала пышнотелая.

— Не уходите, — прошептала Мария, оперлась о землю коленом.

Наверно, я неудобно ее держу, подумал Лоцман, но не выпустил Богиню из рук.

— Я буду всё время думать о Стэнли, — продолжала Мария. — И о Ловце Таи, и о поселке. Только не уходите.

На подъездной дорожке появились две фары с красно-синей мигалкой над ними. Полиция прибыла первой. Сразу за ней с шоссе завернула «скорая».

Полицейская машина остановилась, не доехав до площадки. «Скорая» тоже остановилась, посигналила. Из нее выскочил врач, заспешил к дому. Охранитель мира дожидался, не отпуская Марию; ее бил озноб.

— Сюда, пожалуйста, — позвал он врача.

— Сердце барахлит, — виновато сказала Мария. И добавила, охваченная внезапной тревогой за Лоцмана: — Это мой сын.

Из салона «скорой помощи» вылезли двое санитаров, стали, ожидая указаний. Из полицейской машины никто не выходил. Автомобиль стоял между скульптурных кустов, на крыше мигали красный и синий огни.

— Извините. — Лоцман отпустил Марию.

Подошедший врач кликнул санитаров. Прикрыв ладонью глаза от света фар, охранитель мира вгляделся. За кустом возле дорожки почудилось белое свечение. Лусия! Он бросился туда.

Актриса стояла метрах в двух от полицейской машины, протянув к ней руки. Тонкие пальцы шевелились, нежное личико светилось вдохновением и восторгом, зеленые глаза сияли. Салон автомобиля наполнял свет фар от стоящей впритык к нему «скорой», и Лоцман четко различил три фигуры в форме. Ни малейшего движения, отрешенные лица. Тихо урчал незаглушенный двигатель.

— Лусия! — Охранитель мира схватил ее за руки, рванул. — Пошли со мной. — Он едва не упал, не ощутив сопротивления: актриса исчезла, испарилась, прошла сквозь пальцы. Белое свечение мелькнуло вдалеке, серебряным бубенцом прозвучал короткий смешок.

Патрульная машина тронулась с места, подрулила к крыльцу. Трое полицейских вылезли. Лоцман пошел к ним; навстречу ему санитары несли на носилках Марию. «Не уходите», — попросили ее глаза.

Один из полицейских поставил на ноги сидящую на ступеньке брюнетку, вместе с ней поднялся на крыльцо. Второй двинулся в дом вслед за ними, третий прошел вдоль стены, остановился на углу, неподалеку от разбитого окна спальни.

«Я найду вас», — мысленно пообещал Лоцман Марии. «Скорая помощь» отъехала. Охранитель мира вернулся в дом.

В гостиной лежал в кресле обессиленный Итель, тяжко дышал, потирая слезящиеся от хохота глаза. Бородатик, которого Лоцман двинул в челюсть, покачивался, обеими руками опираясь на стол. Пышнотелая рыдала в спальне, сидя на полу; ее платье лопнуло по шву на бедре. Бледная личность ползала на коленках, собирала осколки стекла. Второй бородатый сидел на постели, морщился и держался за бок.

Брюнетка, которую привел полицейский, беспомощно оглянулась на вошедшего Лоцмана, поправила надорванный ворот блузки. Ломающимся голосом заговорила, обращаясь к представителям закона:

— Они… вздумали рисовать на мне… стеклом. За волосы держали. — Она хлюпнула носом. Выкрикнула, ткнув пальцем в сторону бородатого: — Он блузку стаскивал! А тот гад со стеклом подбирался! — Она указала на бледную личность.

Полицейские переглянулись. Оба плотные, сытые. Добродушные. Добродушие так и сочилось изо всех пор.

— А вы кто? — спросил один у Лоцмана.

— Он меня защитил, — сообщила брюнетка. — Всем надавал — они так и летели вверх тормашками!

— Драться нехорошо, — с укоризной протянул полицейский. — Что ж это получается? Ребята молодые, кровь горячая. Повеселиться хотели, расшалились. А вы — сразу драться. Некрасиво. Девушку до слез довели. — Он имел в виду пышнотелую.