Без права на...
Шрифт:
Кроме того эмсэошники раз в полгода заказывают себе носки и трусы, которые тоже никто не будет носить – и они еще в упаковке у многих уйдут за чай. Чай, чай, да сколько же можно писать об этом чае? Но если жизнь такова, если именно эта травка стоит во главе угла на этом проклятом спецу – от этого никуда не денешься. Такова здесь роль и цена этого невзрачного индийского кустарника, роль и цена, которые и не снились вещам, имеющим ценность на воле.
Также, раз или два в год отоварочники получают по пять конвертов и несколько открыток. Но писать им практически некуда. Один из них развлекался тем, что поздравлял ежегодно свой горотдел милиции с 8 мартом. А так – в основном –
Могут заказывать отоварочники и периодическую печать, но и здесь список настолько странен и дик, что диву даешься фантазии социологов. Можно заказать журналы «Работница», «Крестьянка» или «Здоровье» - и это в мужском отделении! Никакого «Playboy», никакого «За рулем» или «Вокруг Света». Читайте «Крестьянку», дорогие зеки и учитесь вязать крючком! Из газет, правда, разрешена «Комсомольская правда» и ее в основном и читают в отделении.
Раз в год заказывают отоварочники и по куску мыла, бутылочке шампуня, мочалку, пасту и щетку – вот и все предметы гигиены, которых физически не хватает на год. Могут они заказать и стиральный порошок, чтоб стирать свои носки и трусы, но порошок уйдет прямо со склада, так и не дойдя до заказавшего его отоварочника.
Так что жизнь больных, оставленных без опеки родственников вовсе не медом намазана – они испытывают тотальную и перманентную нехватку всего. А деньги, с такими муками накопленные ими чаще всего, в будущем, уйдут в фонд какого-нибудь интерната. Се ля ви!
Зарабатывают отоварочники какие-то крохи, занимаясь различными рода уборками, а отделение находится в состоянии перманентной и непрекращающейся уборки годами. Трут полы и стены чуть ли не целый день.
Палаты моют два раза в день – в подъем и после завтрака, моют сами больные, хотя обычно есть специальные шныри, всегда готовые помыть вашу палату. А коридор моют четыре (!) раза – хлеще, чем в реанимации или отделении гнойной хирургии. Больной (обычно из олигофренов), специально приставленный к мытью коридора моет длиннющий продол, получая за свой ударный труд аж 2-3 сигареты «Прима».
По разу в неделю генеральная уборка во всех помещениях, палатах и коридорах, распределенная по разным дням недели, включая выходные. Палаты с матюгами и проклятиями генералят больные, в них проживающие – этот вынужденный труд всем опостылел. Коридор, туалет, ванную и другие помещения моют шныри из разряда дефективных больных. Трут стены водой с порошком и шампунем, натирают щетками и без того вообще то чистый линолеум полом. В туалете маразм поломойства доходит до того, что специальными железными щетками оттирают тут же снова загаживаемый кафель полов.
За вымытый коридор или туалет – награда – кружка не слишком крепкого чая или пять сигарет.
И тут, во время генералки прикалывались. Олигофрену Очко, бессменному генеральщику коридора специально разливали ведрами воду, которую тот вынужден был собирать тряпкой с пола, а над педерастом Муртазой смеялись и похлеще. Когда генералка в туалете доходила до той стадии, когда стены и потолки там помыты, Муртазу запирали мыть там полы. Туда выливали несколько ведер хлорки, и педераст заливался слезами и соплями – ему от хлорки нечем было дышать. Это называлось дезинфекция.
Единственное место, где санитарки мыли полы, то есть выполняли свою прямую работу – это врачебные кабинеты, да и то, частенько, полы мыли больные, но, конечное под их присмотром.
В курилке разборка. Во время шмона, прямо по наводке у троих больных отобрали чай и они заехали всей троицей в наблюдательную палату. Разбираются, кто сдал их медперсоналу.
С приходом Аннушки, обожавшей стукачей, стукачество стало глобальной проблемой отделения. Теперь в отделении царила атмосфера взаимного недоверия, и разговоры в курилке перешли на тему каких-то абстракций или старых воспоминаний, потому, что всегда находится определенный контингент, обиженных Богом и людьми, которые находят особое удовольствие в жалобах, ябедничестве друг на друга, в стукачестве. Поскольку Аннушка всячески поощряла и выделяла стукачей, хотя и относилась к этим, нужным ей, людям с глубоким презрением, их развелось в отделении большое количество. Глупцы, которым все равно на отношение к ним окружающих, то бишь олигофрены и страдающие деменцией стучали поголовно. Доходили козлы в своем бреду и безнаказанности до того, что тот самый Ананьев, который привязывал девчушку колючей проволокой, писал крупными печатными буквами в верховный суд, что в двадцать девятом отделении жуют чай, и привел длинный список имен и фамилий.
В психиатрии козлов заточкой не испугаешь – это не зона. Все на виду в этом аквариуме и от кары не уйдешь, а все хотят домой, но в одно время стало жить совершенно невозможно – сдавали со всем. Аннушка знала даже кто, как и когда сходил в туалет по большому, нельзя было даже пернуть в неположенном месте, без того, чтобы тебя немедленно не сдали.
В отделении начались перебои с чаем, негде стало прикурить ночью и в тихий час, вся жизнь, или хотя бы ее подобие замерло.
Олигофрен Балуев, по началу срока дававший в задницу за пяток сигарет оживился до такой степени, что заходил в палату и заявлял:
– Чтоб у меня здесь не хулиганить, ни чифирить. Меня поставили следить за порядком.
После завтраков, обедов и ужинов на пути из столовой только дверь хлопала, как стукачи забегали в ординаторскую к Аннушке.
Я не мог перерезать паре козлов горло или устроить им темную, поэтому мне пришлось от них откупаться, чтобы продолжить свое чифирение и свою торговлю. Кому горсть шоколадных конфет, кому сигареты, кому жевок чая (а «козлы» тоже жуют, да еще как жуют!) и они заткнулись или, по крайней мере, стали стучать на меня поменьше. Особенно хорошо подкупали их батарейки для приемников – олигофрены не читают и почти не понимают телевизор, зато очень любят слушать музыку.
Гене Ананьеву я заказывал из дома иконки и молитвенники. Этот насильник-подонок очень боялся Бога и устроил себе в углу палаты целый иконостас и даже молился бы, если бы мог запомнить молитву или сумел прочитать ее.
Моему примеру последовали остальные. Стукачи стали жить лучше, чем нормальные пацаны, но стучали уже меньше и выборочно, так что можно стало передохнуть.
Но и здесь начались свои перегибы. Один обладатель больших передачек сам не стучал, но подкармливал тех стукачей, кому наиболее доверяет Аннушка, и использовал их для сдачи своих многочисленных врагов и тех, кто просто на него косо посмотрел. Появилась платная услуга – сдать кого угодно и с чем угодно по заказу.
Это «козлиное» движение сдерживал только Алексей Иванович не переносивший стукачество принципиально. С его уходом с поста заведующего, «козлы» подняли голову основательно и окончательно. Под этим дамокловым мечом я просидел весь срок. Сдавали меня не раз и не два, испортили мне много «дорог» и продлили срок заключения. «Козлов» я с тех пор ненавижу и презираю. Для меня они недалеко ушли от педерастов и вафлеров.
Тотальная опека стукачей в одно время почти аннулировала всю торговлю с санитарками – они стали просто бояться. Чтоб не прекращать поступления чая в мои руки мне сильно пришлось поломать голову.