БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ
Шрифт:
– Если ты специально так оделась, чтобы я не заметил, как ты хороша, то ты просчиталась. Ты прекрасна. Жаль, что я не могу тебе сказать, какое это облегчение – увидеть умное и при этом женское лицо. Но у тебя нет никакого желания выслушивать это. Ты ведь не для этого пришла, – сказал он.
Его слова были совершенно неуместны во многих отношениях, но его непринужденность вернула ее к реальности, к той злости, которую она чувствовала, и к цели ее визита. Она стояла и смотрела на него, ее лицо не выражало никаких чувств, ничего
– Я пришла задать тебе один вопрос, – сказала она.
– Спрашивай.
– Ты сказал репортерам, что прилетел в Нью-Йорк, чтобы стать свидетелем фарса. О каком фарсе ты говорил?
Он громко рассмеялся, как человек, которому редко выпадает возможность повеселиться над тем, чего он совершенно не ожидал.
– Знаешь, Дэгни, это мне больше всего в тебе нравится. В Нью-Йорке живет семь миллионов человек. Из этих семи миллионов ты – единственная, кому пришло в голову, я говорил не о скандальном разводе Вейлов.
– Тогда о чем?
– А как ты думаешь?
– О сан-себастьянском крахе.
– Это куда забавнее развода Вейлов, правда?
– Ты сделал это осознанно, хладнокровно и намеренно, – сказала она жестким, безжалостным, обвиняющим тоном.
– Тебе не кажется, что будет лучше, если ты снимешь пальто и сядешь?
Дэгни поняла, что допустила ошибку, дав ему понять, насколько это ее задело. Она холодно повернулась, сняла пальто и отбросила его в сторону. Он не поднялся помочь ей.
Она села в кресло. Он по-прежнему сидел на полу на расстоянии от нее, но ей казалось, что он сидит у ее ног.
– Так что я сделал намеренно?
– Вся эта афера с рудниками Сан-Себастьян. – И каковы были мои истинные намерения?
– Именно это я и хочу знать.
Он рассмеялся, словно она просила объяснить в нескольких словах сложную науку, изучить которую можно, лишь посвятив ей всю жизнь.
– Ты знал, что эти рудники гроша ломаного не стоят. Знал еще до того, как начал это мерзкое дело.
– Тогда почему я начал его?
– Только не надо говорить, что ты с этого ничего не получил. Я и так знаю. Я знаю, что ты потерял на этой авантюре пятнадцать миллионов долларов. И тем не менее ты сделал это намеренно.
– Ты видишь какие-нибудь мотивы, которые толкнули меня на это?
– Нет. Это просто непостижимо.
– Неужели? Ты полагаешь, что у меня гениальный ум, выдающиеся знания и незаурядные организаторские способности; все, за что я берусь, непременно приносит успех. И при этом заявляешь, что у меня не было никакого желания сделать все, что в моих силах, на благо Народной Республики Мексика. Непостижимо, правда?
– Еще до того, как купил эту землю, ты знал, что Мексика находится в руках правительства бандитов. Ты не обязан был начинать для них разработку этих рудников.
– Не обязан.
– В любом случае тебе наплевать на мексиканское правительство, потому что…
– Вот здесь ты не права.
– …ты знал, что рано
– Это правда. – Франциско смотрел ей прямо в глаза. Он не улыбался, его лицо было серьезным. – Часть правды, – добавил он.
– В чем же заключается остальная часть правды?
– Я добивался не только этого.
– Чего же еще?
– Угадай.
– Я пришла сказать тебе, что начинаю понимать, какова твоя цель.
Он улыбнулся:
– Если бы ты знала, то не пришла бы сюда.
– Ты прав. Я ее не понимаю и, возможно, никогда не пойму. Я всего лишь начинаю догадываться кое о чем.
– О чем?
Ты исчерпал все мыслимые формы порочности и стремился к новым острым ощущениям путем надувательства таких людей, как Джим и его дружки. Тебе хотелось посмотреть, как они будут корчиться и извиваться. Не знаю, до какой степени испорченности надо дойти, чтобы наслаждаться подобным зрелищем, но именно ради этого ты и приехал в Нью-Йорк.
– Надо признать, покорчились они изрядно. В частности твой братец Джеймс.
– Они безмозглые глупцы, но в данном случае единственное их преступление заключается в том, что они поверили тебе. Поверили твоему имени и твоей чести.
Дэгни увидела, что его лицо вновь стало серьезным; она знала, что он был искренен, когда сказал:
– Да. Они поверили. Я знаю.
– И находишь это смешным.
– Нет, я не нахожу это смешным.
Рассеянно и равнодушно он продолжал играть шариками, время от времени бросая их. Она вдруг заметила, что он ни разу не промахнулся. Он бросал мастерски. Взмах кисти – и шарик катится по ковру, неизменно ударяясь в конце о другой. Ей вспомнилось детство и ее уверенность, что все, за что он возьмется, будет сделано как нельзя лучше.
– Нет, – повторил он, – я не нахожу это смешным. Твой брат и его друзья ничего не смыслят в горнодобывающей промышленности. И ничего не знают о том, как делать деньги. Считают, что вовсе необязательно этому учиться. Считают, что знания излишни, а понимание не обязательно. Они знают, что в мире есть я и что я сделал для себя честью знать все. Они думали, что могут довериться моей чести. Ведь человек никогда не обманывает подобного рода доверие, правда?
– Так значит, ты намеренно обманул их доверие?
– Это уж тебе решать. Ты заговорила об их доверии и моей чести. Я подобного рода понятиями больше не мыслю… – Он пожал плечами и добавил: – Да мне наплевать на твоего братца и его друзей. Их теория стара как мир. К ней прибегали на протяжении столетий. Но она не стопроцентна. Здесь есть одна сторона, которой они не учли. Они считали, что вполне безопасно наживаться за счет моего ума, полагая, что моей единственной целью является богатство. Все их расчеты строились на том, что я хотел делать деньги. А что, если я этого не хотел?