Без пяти минут полдень
Шрифт:
– Эй!
В то утро оклик прозвучал совсем отчётливо, а не из недр подсознания. Ида выпрыгнула с постели, чему сама удивилась, ведь тело действовало само по себе, опережая сонный разум. Уже когда она достигла тёмного угла, мысль поднялась с глубины на поверхность большим пузырём и лопнула – тогда она и вспомнила, зачем так стремительно вскочила.
Что-то, возмущённо фыркая, покатилось по полу за шкаф. Изумлению предела нет, подумала Ида, когда бесстрашно просунула руку за шкаф и обнаружила, что щель между стеной и задней стенкой увеличилась до полноценного прохода
А дальше, не откладывая действия в дальний ящик, она протиснулась (и зачем же?) в этот узкий лаз, который вдруг через несколько шагов расширился вдвое, так что можно было идти вперёд, едва касаясь стен. В высоту «коридор», так Ида обозначила для себя туннель, по которому шагала, не превышал её комнаты. Стены и пол под босыми ногами (она же выскочила опрометчиво, не надев тапочки) оказались шершавыми, как если бы дощатый настил вымазали толстым слоем глины, которая застыла неровными комочками. Босиком идти по бугристой поверхности не самое приятное занятие, особенно, сразу после побудки, но, по крайней мере, было сухо и тепло. И воздуха достаточно. Запах отсутствовал, будто предварительно его выкачали из воздуха. И страннее всего была темнота, сквозь которую пробиралась девушка – разреженная до серой дымки сумерек.
Сколько же ещё идти? Стоп! Она же проснулась, так откуда этот проход за шкафом? Ида встала на месте, точно её по голове огрели толстенной книгой. Этого же не может быть! В реальности за шкафами нет туннелей, а значит, она по-прежнему спит. Но раз так, то тем более, нужно идти вперёд, дабы раз и навсегда узнать тайну нарушителя её сна.
Дымчатый налёт полумрака в странном коридоре светлел, девица уже могла хорошо различить свои руки и ноги, да и бугристый настил под ногами. Её длинная ночная рубашка белела, как молочный саван. Пройдя ещё, Ида обратила внимание, как впереди дребезжит свет, словно источник его вздыхает.
И как бывает в страшных историях: коридор внезапно оборвался, а она вышла в центр деревянной комнаты. Дерево было повсюду, даже на потолке. Приглушённый, мягкий свет, не изливаясь конкретно откуда-то, казалось, сочился из деревянной отделки.
На противоположной от входа стороне до самого потолка возвышалась печь, украшенная керамическими изразцами такой удивительной работы, что девушка невольно направилась к ней, не в силах противиться великолепию представшего мастерства. Ни одна плитка не повторялась, сюжеты рисунков носили до того замысловатый характер, что вгоняли в замешательство. Но краски, яркие и насыщенные, приковывали взор, настолько сильно, что на задворках разума Иды вспыхнула искорка беспокойства: а что, если это приманка для чего-то страшного?
Топочная дверца была прикрыта, да и печь не теплилась, холодная стояла, глубоко погружённая в свой собственный сон. И всё же, и всё же за дверкой раздался знакомый скребёж.
« Была, не была?», – колебалась Ида.
Руки устремились к круглому латунному набалдашнику дверцы прежде, чем Ида осознала сиё действие. Дверца легко поддалась её усилию и открылась. Внутри чернело нутро печи, обильно вымазанное сажей. Никого на первый взгляд не было, но вот царапание повторилось.
Но как увидеть? Впопыхах Ида не прихватила фонарик, хотя приготовила его загодя. И тут снова внутри неё разразился громким хлопком пузырь мысли. Она села на корточки перед зияющим тьмой жерлом печи и преисполнившись решимости, дрожащим полушёпотом воззвала в самую глубь:
– Эй!
Ничего не произошло, но тишина стала какой-то уж слишком тихой, наигранной, как если бы кто-то старался не шуметь.
– Эй! – повторила Ида.
На этот раз ей в лицо выдуло несколько частичек угля. А когда она в третий раз громче прежнего призвала то, что пряталось от неё внутри печи, её «Эй!» поддержал чужой вскрик (больше походивший на пугливый писк), вторив ей.
– Эй, выходи, – позвала Ида дрожащим от волнения (и, несомненно, от страха) голосом. – Не бойся. Эй!
Забавно кого-то убеждать тебя не бояться, когда ты сама его опасаешься, подумала она.
Секунду её предложение обдумывалось. А затем со знакомым шуршанием прямо на неё выкатилось нечто круглое, чёрное, лохматое, когтистое. Упало ей прямёхонько на колени, эйкнуло с перепугу, скатилось на пол, совершив двойную прокрутку, и остановилось на месте.
Какой-то волосатый, чумазый колобок, оценила навскидку первое впечатление Ида. И не больше обычной кошки, если кошки, конечно, сворачиваются в колобки.
– Эй! – позвала она колобок. Тот не шелохнулся.
Тогда она (и куда только подевалась её осторожность?) медленно приблизилась к замершему существу и вытянула в его сторону руку. Но прежде, чем кончик пальца коснулся грязной, всклокоченной шёрстки, колобок раскрылся и вскочил на восемь не менее волосатых ножек. Именно ножек, а не лапок. Маленькие конечности до невероятности походили на человеческие ноги в миниатюре с той разницей, что целиком обросли густым мехом.
– Ой! – вырвалось у Иды. Она плюхнулась на пол, подобрав к себе ноги, и вообще сжавшись в ком.
– Эй! – сердито фыркнуло существо, уставившись на девицу крохотными чёрными пуговицами глаз, которых насчиталось четыре.
Иде почудилось, что это Нечто вздёрнуло вверх одну из ножек и помахало ею, как если бы грозило сжатой в кулак рукой. Оно сердилось, но на что?
– Ой! – снова повторилась Ида, но опомнившись, исправилась, – Эй! Извини, что потревожила. Я…
А дальше что сказать? Что не хотела? Но это же враки, конечно, хотела и ещё как. Другое дело, что когда мы гонимся за своими страхами, то до конца не осознаём, кого же в итоге выловим за хвост.
Впрочем, извинения оказалось достаточно. Фырканье утихло, а Нечто с интересом (но настороженным) изучало незваную гостью глазами, блестевшими агатовым блеском, из густоты шерсти. Головы у чудного создания не имелось, зато глаза, нос и пасть (или рот, как хотелось бы надеяться) прятались на теле, в чёрных колтунах шёрстки.
– Эй! – тявкнуло Нечто и сделало шажок волосатой ножкой в сторону Иды.
– Эй! – поддержала она слабым голосом.
– Эй! – Приблизилось Нечто ещё, каждый шаг отдавал клацающим звуком коготков.