Без семьи (др. перевод)
Шрифт:
Когда я, грустный и заплаканный, пришел из суда, хозяин постоялого двора ждал меня около двери.
Я хотел войти, но он остановил меня.
– Ну, чем же закончилось дело Витали? – спросил он.
– Его осудили.
– К чему же он приговорен?
– К двум месяцам тюрьмы.
– А штраф велик?
– Сто франков.
– Два месяца тюрьмы и сто франков! – задумчиво повторил он.
Я опять хотел войти, он снова остановил меня.
– Что же ты будешь делать эти два месяца? – спросил он.
– Не знаю, – ответил я.
– Не знаешь? А у тебя есть деньги,
– Нет.
– Ты, может быть, рассчитываешь на меня, думаешь, я позволю тебе прожить эти два месяца здесь?
– Нет, я ни на кого не рассчитываю, – ответил я.
И это было на самом деле так.
– Вот это умно, – сказал хозяин. – Витали и без того задолжал мне довольно много, и я не могу кормить целых два месяца тебя и собак, не зная, расплатятся ли со мной за это. А потому уходи с Богом!
– Уходить? Но куда же я пойду?
– Это не мое дело; я тебе не отец и не хозяин. С какой же стати мне держать тебя?
На минуту я совсем растерялся. Да, он прав. Я понял, что не могу доставить ему ничего, кроме затруднений и лишних расходов.
– Ну, бери своих собак и обезьяну, мальчик, и отправляйся, – сказал хозяин. – Вещи Витали останутся, понятно, у меня. Когда он выйдет из тюрьмы и расплатится со мной, то получит их.
Эти слова подали мне надежду.
– Если вы уверены, что он расплатится с вами, то продержите меня до тех пор, пока его выпустят из тюрьмы. Тогда он заплатит и за меня.
– Ты полагаешь? А я думаю, что за несколько дней Витали будет, пожалуй, в состоянии заплатить, но за два месяца – едва ли.
– Я буду есть очень мало.
– А собаки и обезьяна? Нет, тебе нужно уходить. Ты можешь зарабатывать деньги, давая представления в деревнях.
– Но как же отыщет меня Витали, когда выйдет из тюрьмы? Он ведь придет за мной сюда.
– Ты можешь вернуться к тому времени. А эти два месяца походи по ближним деревням и городам.
– А если Витали напишет мне?
– Я сберегу письмо до твоего прихода.
– Но ведь мне нельзя будет ответить ему!
– Хватит разговоров, ты мне надоел! Ведь я сказал, чтобы ты уходил. Ну, отправляйся, да поживее! Я вернусь сюда через пять минут, и если еще застану тебя здесь, то тебе придется плохо.
Настаивать было бесполезно. Я позвал собак, посадил на плечо Проказника, взял свою арфу и ушел.
Мне хотелось выйти из города как можно скорее, потому что собаки были без намордников. Что мне сказать, если встретится какой-нибудь полицейский? Что мне не на что купить намордники? Это была истинная правда, так как, когда я сосчитал свои деньги, их оказалось только одиннадцать су [6] . А что если и меня посадят в тюрьму? Если мы оба, я и Витали, будем в тюрьме, что станется с Проказником и собаками? Теперь я стал хозяином труппы и чувствовал ответственность, которую это налагало на меня.
6
С у – мелкая французская монета.
Пока я торопливо шел, собаки часто оглядывались и смотрели на меня, а Проказник, сидевший на котомке за моей спиной, то и дело дергал меня за ухо, чтобы я обернулся. И когда я поворачивал голову, он начинал очень выразительно потирать себе живот.
Да, и они все, и я были страшно голодны, так как сегодня не завтракали.
Но делать было нечего. Одиннадцати су не могло хватить на завтрак и на обед. Придется поесть только раз в день и не сейчас, а немного попозднее.
Мы шли часа два. Собаки поглядывали на меня все жалобнее, а Проказник все чаще тянул за ухо и все сильнее потирал себе живот.
Наконец вдали показалась деревня. Когда мы добрались до нее, я вошел в булочную и спросил полтора фунта [7] хлеба.
– Вам следовало бы взять хотя бы два, – сказала хозяйка. – Ведь этих бедняжек тоже нужно кормить.
По-настоящему, нам, пожалуй, было бы мало и двух фунтов. Даже не считая Проказника, который ел мало, нам досталось бы тогда только по полуфунту на каждого.
Но нужно было экономить, и я сказал, что нам достаточно полутора фунтов, и попросил ее не резать больше.
7
Ф у н т – старинная мера веса, около 400 г.
– Хорошо, хорошо, – ответила она и все-таки отрезала немного больше, так что мне пришлось заплатить восемь су.
Собаки весело прыгали около меня, а Проказник вскрикивал и теребил меня за волосы.
Мы вышли из деревни и сделали привал под первым же деревом. Арфу я прислонил к стволу, а сам растянулся на траве. Собаки и Проказник уселись напротив меня.
Я разрезал хлеб на маленькие кусочки и стал раздавать их по очереди. Проказник скоро наелся, а остальные только отчасти утолили голод.
Когда мы поели, я решил обратиться к моим товарищам с небольшой речью и объяснить им, в каком положении мы очутились.
– Дела наши плохи, друзья, – начал я. – Хозяин сидит в тюрьме, а денег у нас нет.
Услышав знакомое слово, Капи встал на задние лапы и стал ходить по кругу, как бы собирая деньги с «почтенной публики».
– Ты хочешь, чтобы мы давали представления? – сказал я. – Это хороший совет и, может быть, нам удастся заработать денег. Но предупреждаю вас заранее, что если сборы будут плохи, то нам придется поголодать. Надеюсь, что вы будете терпеливы и послушны, а я, со своей стороны, постараюсь сделать все, что могу.
Я, конечно, не стану утверждать, что мои спутники поняли эту речь. Но они видели, что Витали нет, и чувствовали, что произошло что-то серьезное. Они очень внимательно выслушали меня и, по-видимому, мое обращение польстило им.
Говоря это, я подразумеваю только собак. Проказник с большим интересом выслушал несколько первых слов, а потом вскарабкался на дерево и стал качаться, перепрыгивая с ветки на ветку. Если бы Капи отнесся так к моим словам, это, наверное, очень обидело бы меня. Но на обезьяну я не сердился. «Такова уж ее натура», – как говорил мой хозяин.