Без семьи (др. перевод)
Шрифт:
Маттиа хотел позвонить, но я удержал его. Сердце колотилось у меня в груди, и я дрожал всем телом.
– Господи, как ты побледнел! – сказал Маттиа. – Что с тобой?
– Погоди звонить, дай мне успокоиться.
Когда я немного оправился, он позвонил, и мы вошли.
Я был так взволнован, что не мог хорошенько рассмотреть, где мы очутились. Какие-то люди сидели за столами и писали при свете нескольких ламп.
Маттиа обратился к одному из этих господ. Несколько раз он повторил по-английски слово «мальчик» и «Барберен». Значит, он говорит, что я и есть тот мальчик,
Имя Барберен произвело большой эффект. Все взглянули на нас, а господин, говоривший с Маттиа, отворил нам дверь в соседнюю комнату.
В ней было множество бумаг и книг. Один господин – толстый старик в очках – сидел за конторкой, а другой – в мантии и парике – говорил ему что-то, держа в руке синие мешки.
Наш провожатый объяснил, кто мы, и эти два господина оглядели нас с головы до ног.
– Кто из вас жил у Барберена? – спросил по-французски старик в очках.
– Это я, – поспешил я объяснить.
– А где же сам Барберен?
– Он умер.
Два господина переглянулись, потом тот, у которого на голове был парик, ушел со своими синими мешками.
– Как же вы добрались сюда? – продолжал спрашивать меня старик в очках.
– До Булони мы шли пешком, а потом плыли на пароходе.
– Это Барберен дал вам денег?
– Мы не видели Барберена. Когда мы пришли в Париж, он уже умер.
– Так как же вы узнали, что вам нужно приехать сюда?
Я объяснил ему это, насколько мог короче. Мне самому хотелось расспросить его, но он не дал мне времени и закидал меня вопросами. Мне пришлось рассказать, как я жил у Барберена, как он отдал меня Витали, как после смерти моего хозяина меня принял в свою семью садовник Акен, как его посадили в долговую тюрьму и как я снова стал ходить по улицам и зарабатывать деньги игрой и пением.
Слушая меня, старик время от времени записывал что-то и смотрел на меня так, что мне становилось неловко. У него было неприятное лицо и хитрая улыбка.
– А это что за мальчик? – спросил он, показывая на Маттиа.
– Мой друг.
– То есть ты просто познакомился с ним, бродя по большим дорогам?
– Да, но я очень люблю его.
– Я и не сомневаюсь в этом.
Теперь наконец я мог спросить о моих родителях.
– Моя семья живет в Англии? – спросил я.
– Да, теперь она здесь, в Лондоне.
– Значит, я могу повидаться с родными?
– Через несколько минут ты будешь у них. Я скажу, чтобы тебя проводили.
И он позвонил.
– Позвольте мне задать еще один вопрос, – сказал я. – У меня есть отец?
– Не только отец, но и мать. А также братья и сестры.
Дверь отворилась. От волнения я не мог произнести ни слова и со слезами на глазах взглянул на Маттиа.
Расспрашивавший меня старик в очках сказал что-то по-английски вошедшему конторщику. Должно быть, он говорил ему, куда нас отвести. Я поклонился и повернулся, собираясь уходить.
– Ах, я и забыл сказать тебе, что твоя фамилия Дрисколь, – крикнул мне старик. – Так зовут твоего отца.
Глава VII
Семейство Дрисколь
Конторщик,
Мы вышли на большую улицу, где стояло много экипажей. Наш провожатый нанял один из них, похожий на пролетку, но извозчик сидел не на козлах, около лошадей, а сзади. Я потом узнал, что такой экипаж называется «кэбом».
Мы сели в него. Наш спутник открыл маленькое окошечко, проделанное наверху, над нашими головами, и заговорил с извозчиком. Он несколько раз повторял слово «Бетналь-Грин», и я понял, что там живут мои родные.
Разговор продолжался долго. То конторщик тянулся к окошечку и объяснял что-то извозчику, то извозчик, как будто падая со своего сиденья, устремлялся вниз, точно собирался пролезть в это окошечко, и говорил, что не понимает, чего от него хотят.
Маттиа и я прижались в уголок и слушали, удивляясь, почему нашему провожатому приходится так долго объясняться с извозчиком. Неужели тот не знает дороги?
Кэб быстро катился то по широким, то по узким улицам. Мы смотрели по сторонам, но трудно было различить что-нибудь сквозь туман, до того густым он был.
Стало холодно, и нам – то есть Маттиа и мне – было трудно дышать. Но наш спутник, по-видимому, чувствовал себя как нельзя лучше. Раскрыв рот, он с наслаждением вдыхал воздух, как будто желая набрать его как можно больше про запас, трещал суставами рук и тряс ногами. Казалось, он в течение нескольких лет оставался без воздуха и без движения.
Несмотря на то, что я сильно волновался, зная, что сейчас увижу свою семью, мне все-таки хотелось взглянуть на город: ведь это столица моей страны. Но как ни напрягал зрение, я не мог ничего рассмотреть, кроме тусклого света газовых фонарей, как будто окутанных дымом. С трудом можно было различить экипажи, мимо которых мы проезжали, время от времени останавливаясь, чтобы не задавить людей, переходящих улицу.
Прошло уже много времени, а мы все ехали. Наконец я не выдержал и попросил Маттиа узнать, скоро ли мы приедем. Он обратился к конторщику, тот что-то ответил ему. Оказывается, он и сам не знал, сколько времени ехать: он никогда не бывал в этих воровских кварталах.
– Ты, наверное, не понял его, Маттиа, – сказал я.
Однако Маттиа стоял на своем. Это несколько смущало меня, но потом мне пришло в голову, что конторщик Грета и Галлея, видно, большой трус, и ему всюду чудятся воры.
Улицы становились все пустыннее, воздух зловоннее; колеса утопали в грязи, ее комки летели в нас. Все указывало на то, что мы попали в какую-то отвратительную местность. Наверное, она скоро кончится, и мы выедем за город.
Некоторое время мы поворачивали то в одну, то в другую сторону, и извозчик часто придерживал лошадь, как будто не зная, куда ехать. Наконец он остановился и отворил окошечко.