Без семьи (др. перевод)
Шрифт:
Маттиа подмигнул мне, чтобы напомнить о нашем сюрпризе.
– Не выйдем ли мы на минутку на двор? – сказал я матушке Барберен. – Мне хочется показать Маттиа наше грушевое дерево, на ветке которого я ездил когда-то верхом.
– Можешь посмотреть и на свой садик, – сказала матушка Барберен. – Я все время держала его в порядке. Мне всегда казалось, что ты когда-нибудь да приедешь ко мне.
– А что коровник? – спросил я. – Он так и стоит пустой с тех пор, как увели нашу бедную Рыжку, которой, как и мне, ужасно не хотелось уходить?
– Конечно, пустой, – со вздохом сказала матушка Барберен. – Теперь я держу там хворост.
В эту минуту мы шли мимо коровника, и она отворила дверь. Тут наша корова, которая явно проголодалась, громко замычала.
– Корова! Здесь корова! – воскликнула матушка Барберен.
Я и Маттиа громко расхохотались. Матушка Барберен с изумлением смотрела на нас. Несмотря на то, что мы смеялись, она не понимала, в чем дело и откуда взялась корова.
– Это наш сюрприз! – воскликнул я.
– Сюрприз? – с недоумением повторила она. – Какой сюрприз?
– Я не хотел, – продолжал я, – вернуться с пустыми руками к матушке Барберен, которая была так добра к маленькому Реми. И вот на ярмарке в Усселе мы с Маттиа купили корову на деньги, которые вместе заработали.
– Ах, мой дорогой мальчик! Мои милые, добрые дети! – воскликнула матушка Барберен, обнимая и целуя нас обоих.
Мы вошли в коровник, и она внимательно осмотрела Рыжку, все время радостно восклицая:
– Ах, какая великолепная корова!
Вдруг она остановилась и взглянула на меня.
– Значит, ты разбогател? – спросила она.
– Да, мы очень богаты, – кивнул Маттиа. – У нас есть целых пятьдесят восемь су.
– Милые, добрые дети! – снова повторила матушка Барберен.
Между тем корова продолжала мычать.
– Она просит, чтобы ее подоили, – сказал Маттиа.
Я побежал в дом и принес подойник, который, как я видел раньше, стоял на прежнем месте.
Матушка Барберен обмыла вымя коровы и подоила ее. И с каким восторгом взглянула она на подойник, полный молока.
– Она будет давать больше молока, чем наша прежняя Рыжка, – сказала матушка Барберен.
– А какое у нее молоко! – воскликнул Маттиа. – Оно пахнет апельсинами.
Подоив корову, матушка Барберен пустила ее пастись, и мы вошли в дом. Забежав за подойником, я положил на самое видное место масло и муку.
Матушка Барберен снова принялась ахать и удивляться. Я поспешил объяснить ей, в чем дело.
– Это мы принесли не только для тебя, но и для себя. Мы очень проголодались, и нам хочется блинов. Помнишь, как на Масленице Барберен взял для своего супа масло, которое ты заняла у соседки для блинов? Теперь он нам не помешает.
– Так ты знаешь, что он в Париже?
– Знаю.
– А знаешь, зачем он пошел туда?
– Нет.
– Он пошел за тобой.
Матушка Барберен хотела сказать еще что-то, но, взглянув на Маттиа, остановилась, не зная, можно ли при нем говорить.
– При Маттиа ты можешь говорить все! – воскликнул я. – Мы дружны как братья.
– Это длинная история, – сказала матушка Барберен. – Я лучше расскажу потом. Теперь же нужно ставить тесто.
– А у тебя есть яйца?
– Нет.
– Мы не купили их, потому что боялись разбить по дороге. Я сейчас схожу за ними в лавку, а ты пока поставь тесто на молоке. Попроси Маттиа наломать тебе хворосту, он на это мастер.
Я купил в лавке не только яиц, но и кусок ветчины. Когда я вернулся, тесто уже было поставлено и оставалось только вбить в него яйца.
– Почему ты не писал мне все это время, Реми? – спросила матушка Барберен. – Меня не раз мучила мысль, что ты умер. «Если бы он был жив, – думала я, – то написал бы мне».
– Но ведь ты жила не одна, – сказал я. – Я знал, что с тобой живет муж, которого я ужасно боялся. Ведь это он продал меня Витали за сорок франков.
– Не надо вспоминать об этом, мой маленький Реми!
– Я не жалуюсь, я говорю это только для того, чтобы объяснить тебе, почему я не писал. Я боялся, что Барберен узнает по моему письму, где я, и опять продаст меня кому-нибудь. Поэтому не написал тебе и после того, как умер мой добрый хозяин.
– Так он умер?
– Да, и это было большим горем для меня. Если я что-нибудь знаю и могу зарабатывать себе хлеб, то обязан этим ему. После его смерти я попал в семью садовника, где все были очень добры ко мне, и работал у него два года. Если бы Барберен узнал, где я живу, он или пришел бы за мной, или стал бы требовать денег у садовника, у которого я жил. А я не хотел ни того, ни другого.
– Да, я понимаю.
– Но, хоть я не писал, я не забывал тебя и при первой возможности решил повидаться с тобой. Правда, я пошел не прямо в Шаванон, но сделал это для того, чтобы набрать денег на корову. Ведь она стоит дорого, и деньги мы могли собрать только понемножку.
– Мы каждый вечер пересчитывали их, – вставил Маттиа. – Нам так хотелось поскорее купить корову!
– Милые, добрые дети! – снова воскликнула матушка Барберен.
Когда тесто стало подниматься, я накрыл на стол и пошел за водой. А когда вернулся, матушка Барберен уж мыла и вытирала сковородку. Потом она поставила ее на горячие угли и, когда сковорода разогрелась, положила на нее кусок масла.
– Ах, как славно пахнет! – сказал Маттиа, когда масло зашипело.
Матушка Барберен зачерпнула ложку теста, вылила ее на сковородку и через минуту перевернула блин на другую сторону. Я подставил тарелку, и блин очутился на ней.
Этот первый блин я подал Маттиа, и он быстро съел его, обжигая себе руки, рот и горло, но не обращая на это ни малейшего внимания.
– Как вкусно! – с трудом проговорил он, набив себе рот.
Второй блин достался мне. Я так же, как и Маттиа, не обращал внимания на то, что обжигаюсь.