Без семьи (др. перевод)

Мало Гектор

Родители теперь были одни. Мать торопливо увязывала вещи в два тюка, а отец подметал один угол сарая, в котором было навалено много песка и соломы. Под ними оказалась дверь в подвал. Он поднял ее и, взвалив на спину один тюк, спустился с ним вниз, а потом вернулся за другим и тоже отнес его в подвал. Мать стояла с фонарем и светила ему.

Спрятав тюки, отец снова взял метлу, вернул на место солому и песок и ушел вместе с матерью. Тут послышался шорох, и мне показалось, что Маттиа ложится в постель. Неужели и он видел, что здесь происходило? Я не решился спросить у него. Теперь я чувствовал уже не смутный страх – теперь я знал, чего боюсь, и холодный пот выступил у меня на лбу.

Так прошла вся ночь. Услышав пение петуха, я понял, что наступило утро, и только тогда забылся тяжелым, тревожным сном.

Проснулся я, когда щелкнул замок и дверцы нашей фуры отворились.

– Их отворил твой брат, – сказал Маттиа. – Он уже ушел.

Мы встали. Маттиа не спросил у меня, хорошо ли я спал. Я тоже ничего не спрашивал у него. А если он иногда украдкой поглядывал на меня, я спешил отвернуться, не решаясь встретиться с ним глазами.

Нужно было идти в дом. Ни отца, ни матери там не оказалось. Дедушка сидел в своем кресле перед камином, как будто со вчерашнего дня не трогался с места. Моя старшая сестра Анни вытирала стол; старший брат Аллен подметал комнату.

Я подошел к ним, чтобы поздороваться, но они продолжали свои дела, не обращая на меня никакого внимания.

Потом я хотел пожать руку дедушке, но он, как и накануне, плюнул в мою сторону, и я отошел.

– Спроси, пожалуйста, – сказал я Маттиа, – где мои отец и мать.

Маттиа исполнил мою просьбу; дедушка, услышав, что он говорит по-английски, смягчился и даже сам ответил ему.

– Что он сказал? – спросил я у Маттиа.

– Что твой отец ушел на целый день, что мать спит, а мы можем идти гулять.

– Только-то? – спросил я. – Он говорил долго.

Маттиа нерешительно взглянул на меня.

– Не знаю, хорошо ли я понял, – ответил он. – Мне показалось, он сказал, чтобы мы, гуляя по улицам, не зевали, что дураки для того и существуют, чтобы их обирать.

Должно быть, дедушка сообразил, что Маттиа переводит мне его слова, потому что, когда тот закончил, он сделал своей непарализованной рукой такой жест, как будто засовывал что-то в карман, и подмигнул нам.

– Пойдем, – сказал я Маттиа.

Часа два или три мы ходили по соседним улицам, не решаясь далеко отойти от двора «Красного Льва», чтобы не заблудиться. Днем Бетналь-Грин казался еще ужаснее, еще отвратительнее, чем вечером.

Наконец мы снова очутились около нашего двора и пошли домой. Мать вышла из своей комнаты и сидела, опустив голову на стол. Думая, что она больна, я подбежал к ней и обнял.

Она приподняла голову, взглянула на меня мутными глазами, как будто не узнавая, и я почувствовал сильный запах водки. Я отошел, а она снова опустила голову на стол.

– Джин, – сказал дедушка. Он, захихикав, взглянул на меня и прибавил еще несколько слов, которых я не понял.

С минуту я стоял неподвижно, совершенно ошеломленный, а потом взглянул на Маттиа, который со слезами смотрел на меня.

Я сделал ему знак, и мы снова вышли. Долго шли мы рука об руку, не говоря ни слова.

– Куда ты идешь? – наконец тревожно спросил Маттиа.

– Не знаю и сам, куда-нибудь, где мы могли бы поговорить. Тут, в толпе, это невозможно.

Наконец мы вышли на улицу, которая была немного пошире прежних, в ее конце виднелись деревья. Мы пошли к ним и скоро очутились в громадном парке с зелеными лужайками. Тут нам было удобно поговорить.

– Ты знаешь, как я люблю тебя, Маттиа, – сказал я, когда мы уселись в тихом, уединенном уголке. – Поэтому-то я и хотел жить у моих родных вместе с тобой. Ведь ты не будешь сомневаться в моей дружбе, о чем бы я ни попросил тебя?

– Какой ты глупый! – воскликнул Маттиа, стараясь улыбнуться, и обнял меня.

Я тоже крепко обнял его и разрыдался. Никогда еще я не чувствовал себя таким несчастным. Наплакавшись вдоволь, я постарался успокоиться. Ведь я пришел в парк не для того, чтобы Маттиа жалел меня.

– Тебе нужно уходить отсюда, Маттиа, – сказал я. – Уезжай обратно во Францию.

– Я не покину тебя – нет, никогда!

– Я знал, что ты так ответишь, но нам нужно расстаться. Уезжай во Францию, в Италию, куда хочешь, но не оставайся в Англии!

– А ты?

– Я должен быть с моими родителями, – ответил я. – Ведь я обязан жить с ними. Возьми себе все оставшиеся у нас деньги и уезжай.

– Полно, Реми. Уж если кому-то и нужно уезжать, так не мне, а тебе.

– Почему?

– Потому что…

Он не закончил и отвернулся.

– Маттиа, скажи мне правду. Ты не спал ночью? Ты видел все? – спросил я.

– Я не спал, – прошептал он.

– Что же ты видел?

– Все.

– И ты понял?

– Да. Твоему отцу принесли краденый товар. Он был недоволен тем, что эти люди зашли с улицы и стучались в дверь не дома, а сарая. Но они ответили, что не могли войти со двора, так как за ними следили полицейские.

– Ну, понимаешь теперь, что тебе нужно уезжать? – сказал я.

– Если уеду я, то уезжай и ты. Тебе так же нельзя оставаться здесь, как и мне.

– Когда я звал тебя к моим родным, Маттиа, я, веря словам матушки Барберен, думал, что они богаты, что они дадут нам хорошее образование, и мы никогда не расстанемся. Но все оказалось совсем не так, поэтому уезжай.

– Никогда!

– Выслушай меня внимательно, – сказал я. – Ведь если бы тебя в Париже взял к себе Гарофоли, ты ведь не захотел бы, чтобы я жил с тобой, правда?

Маттиа молчал.

– Правда или нет?