Без шума и пыли
Шрифт:
Но реакцию магистров было невозможно оценить. Каждый из них прятался под маской, скрестив руки на груди, и ни единым движением не выдавал своих эмоций. Они казались совершенно одинаковыми, будто их отштамповали по одному эталону. Вредлинский не сумел даже вычислить Манулова, хотя точно знал, что тот должен восседать среди пятерых магистров.
А вот сам Эмиль Владиславович стоял перед ними с открытым лицом, и магистры прекрасно видели, что он не просто волнуется, а пребывает в тихой панике. Между тем Манулов предупреждал, что вердикт магистров будет зависеть и от того, на-. сколько гладко и безупречно будет прочитана цитата, а также и от того, как будет
Боже мой, куда подевался столь хорошо поставленный голос Вредлинского, который так нравился телевизионщикам! У него пересохло во рту и язык прилип к нђбу. Испуганно моргая, Вредлинский в ужасе уставился на «президиум», ожидая чуть ли не грома небесного. Особенный страх вызывал тот, что сидел в кресле перед гонгом. Сейчас тюкнет молоточком медной тарелочке — и решит вопрос «не в пользу»…
Но именно оттуда, именно с этого места подоспела поддержка запнувшемуся Вредлинскому. Оказалось, что там, перед гонгом, сидел Манулов. Поручавшийся за вступавшего в монархическую касту масонов-мистиков, а поэтому отвечавший за гладкость процедуры, он вмешался вовремя.
— Провидение великого мученика святого Гамлета Российского, — торжественно произнес Манулов, и Вредлинский узнал его по голосу, — поистине безгранично. Оно выбрало претендента на звание хранителя священного барабана достойного кандидата. Именно под восьмым номером в списках нашего высшего совета значится эта почетнейшая должность. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое января грядущего года состоится рассмотрение этого вопроса, и, бог даст, нашему новому брату снова выпадет удача. Почетная удача! Ведь барабан был одним из любимейших музыкальных инструментов нашего незабвенного императора. В детские годы, обучаясь в лицее, он настоял, чтобы его назначили не старостой класса, а барабанщиком. И позже, будучи государем, любил пройтись на войсковом смотре в той или иной роте его императорского величества имени впереди шеренг с барабаном на груди.
— Помните об этом, мой друг! — еще более возвысил басовитый зычный голос Манулов, резко повернувшись к Вредлинскому. — А теперь зачитайте священную цитату с самого начала и полностью, ничего не пропуская.
От этого замечания Вредлинский еще больше занервничал. Лицо стало мокрым от пота, в глазах защипало. Его, пожилого и уважаемого человека, заставляют повторять чтение, будто первоклашку, допустившего ошибку!
К тому же в голову вдруг полезло то, что в данный момент вроде бы не имело первостепенного значения.
Ему никак не удавалось вспомнить еще одно условие, с которым его знакомил накануне собрания Манулов. Выбор цитаты определял сумму первоначального взноса в кассу братства. Пашка сказал, что он будет зависеть от датировки цитаты. Но вот от каких цифр — года, месяца или числа — не упомянул. А может, и упомянул, но Вредлинский пропустил это мимо ушей. В голове вертелось лишь то, что к обозначенной в цитате цифре нужно прибавить условно три нуля. Вот почему, лихорадочно подсчитав в уме, во что ему может вылиться первое же соприкосновение с могучим тайным обществом, он при чтении даты пропустил цифру, обозначавшую год. Хотя прекрасно понимал, что эта детская уловка ничегошеньки не изменит.
Ведь если сумма взноса считается от года, то есть от числа 1916, то с прибавлением трех нулей получится 1 916 000! Почти два миллиона! Если даже это взнос в рублях, то у него и двух третей этой суммы не наберется. Придется «Мерседес» продать…
Вспомнилось
По словам Манулова, это был некий конфиденциальный пакет документов, который в обязательном порядке подписывали все вступающие в братство. Почти все документы были на английском языке, поэтому плохо владеющий им Вредлинский просидел бы до утра, если б вздумал все прочесть и перевести хотя бы лично для себя. Поэтому он, прекрасно понимая, что, возможно, делает большую глупость, поставил-таки свои закорючки на всех этих листах. И только потом очень робко поинтересовался, что именно подписал.
— Ну, допустим, что ты мне душу продал! — нагло оскалился Пашка. — Устроит такое объяснение?
— Не шути так, пожалуйста! — пробормотал Вредлинский. — Я человек верующий…
— Не смеши мою задницу! Он верующий! То, что ты крестился в ознаменование 1000-летия крещения Руси, мне уже известно. Но это же не твоя вера. Твой папа поляк, и следовательно, католик, а мама хоть и записана русской, на три четверти еврейка. Твое место в костеле или в синагоге, но никак не в православном храме. К тому же и там ты бываешь от случая к случаю… Но все это— мелочи жизни. Насчет продажи души я действительно шучу.
— Ну и что же я подписал на самом деле?
— Не будь ты, Эмиль, Емелей-дураком! — иронично, но необычно сурово заметил Манулов, пряча только что подписанные документы в сейф. — По этим бумагам ты будешь числиться владельцем некоторой собственности в Штатах и ряде других стран. Помнишь, я говорил о сложностях с налогообложением? Каким-то людям, которых ты сто лет в глаза не видал, не хочется платить слишком много. Поэтому эти люди решили фиктивно поделиться с тобой, чтобы платить минимальные суммы налогов. Естественно, что тебе со всей этой фигни тоже будет кое-что капать. Как видишь, я с тобой очень откровенен. Но это накладывает на тебя очень серьезные обязательства. С этой минуты не говори ничего лишнего, а главное — не делай ничего против нас. Мы сильны единством и предателей не прощаем.
«Так по году, по месяцу или по дню? А может, по сумме этих цифр? Или как? — снова принялся за нервные мысленные расчеты Вредлинский. — Если по году, то ни фига себе! Около двух миллионов!..»
С трудом отогнав эти совершенно ненужные мысли, он попытался продолжить чтение.
— «Тысяча девятьсот шестнадцатый год. Восьмое октября. Суббота…» отрывисто прохрипел Вредлинский, начисто потеряв всю привычную певучесть и звонкость речи… И снова осекся.
Его обескуражило совпадение месяца и числа дневниковой записи с сегодняшней датой. «Опять восьмое октября! — Вредлинский испытал настоящий суеверный страх. — Правда, нынче пятница, не суббота. Но все равно, все равно!..»
Просто роковое совпадение! Написано, что Алике после завтрака поехала на прогулку, а автор цитаты прошелся с детьми по шоссе. Разве не так поступил он, Вредлинский, прихватив с собой по пути к Манулову сына и дочку? И это произошло после того, как его жена, тезка царицы, Александра, ушла к подруге. Именно вдоль шоссе прошелся нынешний кандидат в масоны-монархисты со своими чадами, которые проводили его до надземного «стеклянного» мостика-перехода.
Или такое: «…Поехали пить чай к дяде Павлу; у него очень хороший домик…» Навряд ли у Манулова особнячок похуже. Да и зовут голливудского эмиссара тоже Павел. Разница лишь в том, что он не дядя Эмилю Вредлинскому, а бывший однокашник по ВГИКу.