Без шума и пыли
Шрифт:
Гражданку Беринг поддержала ее духовная сестра Акулова:
— Наш орден является сторонником монархии. Острие своей борьбы он направляет против Советской власти, против марксизма, — заявила она с нескрываемым высокомерием. — А своему служке Белюстину передайте, что это он ничтожество. Если он от нас отказался, то и нам наплевать на него.
Признание — царица доказательств…
Несколько лет Белюстина держали на свободе, ведя за ним слежку. Долгое время он вел себя осторожно и лишь в начале 1940 года стал проявлять прежнюю активность, формировать новую организацию. Вот тут-то его и взяли — видимо, он выработал свой ресурс, как приманка для промонархических элементов. К тому же главным противником НКВД в 40-х годах стали отнюдь не монархисты, а гитлеровские спецслужбы. Розенкрейцерам в этой жестокой схватке места уже не нашлось.
Братство «Русского Гамлета» немало переняло от розенкрейцеров, учло их провальный опыт. По крайней мере, «гамлетисты» постарались не допускать в свои ряды дам, как персон излишне эмоциональных, амбициозных и не умеющих держать язык за зубами. Хотя, конечно, само по себе это еще не гарантировало полной конфиденциальности.
НЕПРИЯТНОСТИ
Вредлинский вышел из сонного состояния от того, что его крепко и бесцеремонно тряхнули за плечо. Нервно дернувшись и испуганно распахнув глаза, он увидел, что над ним нависает массивная фигура Манулова.
— С добрым утром! — осклабился Пашка. — Как почивалось новопосвященному кандидату?
— Боже мой! — всполошился Эмиль Владиславович. — Я что, и правда до утра проспал? Меня же Аля со свету сживет! Да и дети волноваться будут…
— Успокойся, Емеля, — присаживаясь в свободное кресло, недобро усмехнулся Манулов. — Ты три часа проспал всего-навсего. По моим часам сейчас 23.15.
«Он явно чем-то недоволен!» — отметил про себя Вредлинский, а вслух озабоченно произнес:
— Все равно мне надо домой позвонить, время нынче неспокойное.
— Я уже позвонил, сказал твоей Матвеевне, что ты крепко принял со мной на пару и. мирно спишь в теплой постельке… — зло скривив рот, с явной издевкой сказал Пашка. — Так что раньше утра тебя дома не ждут.
— Неужели нельзя было разбудить? — попенял ему Вредлинский, уже всерьез задумываясь над тем, отчего Павел Николаевич не в духе.
— Заседание завершилось всего полчаса назад. К тому же у меня появились кое-какие проблемы, которые затрагивают и твою персону.
Эмиль Владиславович окончательно проснулся и насторожился. Теперь он видел, что Пашка не просто рассержен, а разъярен, только покамест сдерживает эмоции. Вредлинский лихорадочно прокрутил в голове все последние разговоры, встречи и события. Нет, вроде бы он нигде и никому ничего лишнего не говорил, с малознакомыми и подозрительными людьми не общался. Да и событий никаких особенных, если не считать сегодняшнего посвящения, не происходило.
— Это как-то связано с сегодняшним ритуалом? — осторожно спросил Вредлинский.
— Нет, — сердито сопя, мотнул головой Манулов, — это связано с твоей домработницей. Где она сейчас находится, ты знаешь?
Голос Манулова все еще звучал достаточно спокойно, Вредлинский сразу почуял подвох.
— Это ты про свою протежешку, Василису?
— А у тебя есть еще домработницы?! Конечно, про нее! Куда ты ее отправил, а?
— Я? Отправил? Никуда я ее не отправлял! — уже печенкой чувствуя, что нарвался на крупные неприятности, пробормотал Эмиль Владиславович. — Она сама попросила дать ей отпуск на несколько дней. К родным съездить захотела, кажется. Причем отпрашивалась не у меня, а у Али.
— Эмиль! — строго поглядев в испуганно бегающие глазки Вредлинского, произнес Павел Николаевич. — Ты со мной полностью откровенен?
— Господи, да когда ж я не был с тобой откровенен? — уже с настоящим испугом в голосе пробормотал Вредлинский. — Припомни и скажи, когда я тебе врал?
— Да, в прошлом ты не врал, — кивнул Манулов, — но это вовсе не значит, что ты и сейчас не врешь.
— Послушай, Паша, — взволнованно пролепетал Эмиль Владиславович, — может, ты объяснишь мне, в чем дело? Ты. Меня в чем-то подозреваешь?
— Я подозреваю, что ты куда-то послал Василису, а сейчас пытаешься это скрыть.
— Паша, ты же сам рекомендовал мне эту девицу, — в полном недоумении захлопал глазами Эмиль Владиславович. — Подумай логически! Если я, допустим, затеял какую-то авантюру против тебя, то зачем мне поручать ее твоей креатуре? В конце концов, я не семилетний мальчик, и мне с самого начала было ясно, что Василиса и Стас — это твои глаза и уши в моем доме. Нечто вроде военных атташе при посольствах, которые являются, так сказать, «легальными шпионами».
— То, что ты говоришь, выглядит убедительно, — кивнул Манулов, — но это-то как раз меня и смущает. Смотрится как «домашняя заготовка», понимаешь? Не нравишься ты мне, Емеля, ох, не нравишься…
Вредлинский почуял прямо-таки смертный холод. Ужасный тип этот Пашка! Какой он, к черту, продюсер и масон?! Бандит, мафиози, гангстер настоящий…
— Паша! Сейчас ты похож на следователя НКВД, которому дали план по врагам народа! — возопил Вредлинский. — Остается только пригласить костоломов, чтоб они выбили из меня признание в сотрудничестве с немецкой, японской и котт-дивуарской разведками! Конечно, если меня ударить по почкам, я сознаюсь даже в том, что работал на Сьерра-Леоне. Но в НКВД выполняли план, а ты, насколько я понимаю, хочешь знать правду.
— Да, очень хочу. Потому что получил чрезвычайно неприятные известия. То, что произошло, может поставить под удар и меня, и все братство, и все перспективы, которые здесь открывались… Хорошо, допустим, я тебе поверил. Припомни, может быть, Василисе кто-то звонил в последние дни? Или, может быть, приезжал к вам на дачу, разговаривал с ней о чем-то?
— Я лично ничего такого за последние дни не припомню. По крайней мере, в те дни, когда я находился на даче, к Василисе никто не приезжал. Насчет звонков — не знаю. Она довольно часто подходит к телефону, но, как правило, долго не треплется. А сама, по-моему, никуда не звонила. Но учти, я не сижу все время на даче — это раз, мне никто не давал указаний смотреть за служанкой и подслушивать, о чем она говорит по телефону, — это два. Наконец, Василиса у нас не на цепи сидела — это три. Ходила за продуктами, ездила в город. Что она там делала и с кем встречалась — я не знаю.
— Молодец, Емеля, классно защищаешься! — иронически похвалил Манулов. — Из тебя бы получился прекрасный адвокат. Наверняка у твоего Вадима генетическая предрасположенность к этой профессии. Жаль, что ты так неправильно себя реализовал. Писатель из тебя вышел так себе, а юрист был бы блестящий!
— Может, ты перестанешь надо мной измываться? Между прочим, ты меня на два года моложе, мог бы иметь какое-то уважение к возрасту.
— Зачем ты нервничаешь, Миля-Емеля? Я же с тобой говорю по-дружески!