Без суда и следствия
Шрифт:
— Вы что имеете в виду? Вы заплатите Ивицыну, ион прикроет дело?
— Нет, вы не просто дура, вы патентованная, марочная идиотка!
— Роберт!
— Вы где живете? Вы на луне живете? Вы с луны свалились? У меня просто здоровья нет вас выносить! Вы городите чушь, которую даже пятилетний ребенок постыдился бы сказать. Я вам объясняю: потребуются деньги, чтобы заплатить Ивицыну и нужным людям, тогда дело будет закрыто, и все обойдется только истерическим криком о вашей безнравственности! Скажите лучше, фотографа они действительно могут найти?
— Да откуда, какого, к черту, фотографа? Вы что?.
— Ладно, но если вы мне солгали…
— Вы устроите еще одну истерику, потом потребуете побольше
— Да ну вас к черту!
Я успела взять себя в руки за одну только ночь. На следующее утро мы с Робертом ехали к Ивицыну, чтобы окончательно обо всем договориться. Чтобы уточнить сумму, которую я должна заплатить. По дороге, в машине, Роберт давал мне последние наставления:
— Держитесь уверенно и спокойно. Не митингуйте, громко не выступайте. Не дай вам бог повторить выходку в прокуратуре. Если станете себя так вести — вам никто уже не сможет помочь. Не нервничайте! Успокойте себя тем, что через несколько дней вы увидитесь с мужем.
— Это правда?
— Да. Время суда приближается. Вспомните, я же обещал вам свидание, но только перед судом. Ведите себя спокойно и молитесь, чтоб на суде не слушалось и ваше дело.
Я давно уже перестала считать, сколько раз за последний месяц мне приходилось переступать порог здания РОВД. Этот месяц состарил меня на тысячу лет. Говорили, что внешне я не изменилась ни капельки, но это было не так. Все минуты и дни, недели, целый месяц я жила в сплошном темном тумане, в мире, который потерял краски, и, если случайно сквозь непробиваемую толщу мрака сиял слабенький огонек чьих-то так походящих на правду слов, мне приходилось даже против собственной воли идти за тем человеком. У меня не было сил разобраться самой, где истина, где ложь. Единственное, что запомнилось, только выжигающая все на пути своем боль… Я просыпалась от нее по ночам, мне казалось, что я кричу и протягиваю к кому-то руки, но я молчала — всегда, даже во сне, да и кого я могла позвать, к кому прикоснуться рукой, если в действительности в комнате никого, кроме меня, не было. И голос Роберта нудно читал запоздавшую юридическую мораль, и еще — скрип шин по утренней мостовой.
— Прекрасно-прекрасно, вас давно уже ждут, — сказал довольный — Ивицын.
— Неужели нашли фотографа? — ехидно спросила я.
— Нашли-нашли, — сказал Ивицын, — конечно, нашли.
Возле стола в клетушке Ивицына сидел маленький, плешивый, очкастый старичок.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал Ивицын, — сейчас между вами будет проведена очная ставка.
Только в этот момент я заметила прыщавую девицу, вдавившуюся в самый угол, в готовности выставив свои тощие руки над клавиатурой пишущей машинки.
— Гражданин, вы знакомы с этой женщиной? — обернулся к старичку Ивицын.
— Да, — прошепелявил старичок.
— Расскажите, как вы познакомились с ней? — Гулко звучали клавиши пишущей машинки.
— Я фотограф, имею небольшую мастерскую, в которой работаю уже очень давно. Эта женщина пришла ко мне и попросила сделать фотомонтаж. Она принесла с собой фотографию мужчины, вырезанную из журнала, и фотографию обнаженной парочки в весьма фривольной ситуации. И попросила сделать фотографии так, чтоб с девицей оказался мужчина из журнала. Мне очень часто приходилось делать подобные вещи, это ведь такая тонкая, деликатная работа. Но я не знал, что это связано с уголовным делом, я низа что не стал бы этим заниматься, потому что всегда был в хороших отношениях с милицией. Конечно, я не спросил женщину, зачем ей снимки, я не задаю лишних вопросов своим клиентам, и они во мне очень ценят это качество. Я думал, что она хочет немного припугнуть кого-то — например, подругу или поклонника, Нет-нет, никакого шантажа, не дай господь, у меня и в мыслях не было! Нет, все законно — она сама так сказала! Да, она сказала, что все совершенно законно и мне нечего опасаться. Я и представить себе не мог, что это связано как-то с убийствами. Она пообещала хорошо заплатить и сдержала свое слово. Мы условились на семьсот долларов, а это, как вы понимаете, очень много. Я выполнил работу в срок и отдал ей. Это было два дня назад. А потом ко мне пришли из милиции, и я все понял…
— Вы уверены, что это та самая женщина?
— Да. Это она.
— Гражданка Каюнова, вы знакомы с этим человеком?
Только теперь до меня стал доходить смысл его слов. В глазах становилось все темнее и темнее, что-то, словно плита из железобетона, давило на грудь.
— Вы узнаете этого человека?
Вопрос Ивицына вывел меня из забытья.
— Нет! Нет, я впервые его вижу!
— Прекрасно. Вы в этом уверены?
— Я никогда не видела его прежде! — машинально вскочила с места. — Да как вы можете такое делать? Неужели я могла знать о результате экспертизы два дня назад? Каким образом?
— Вы не знали результатов! Вы просто знали, кто на самом деле ваш муж и догадались, что экспертиза все откроет и огласит официально. И тогда вы задумали этот план. А когда результаты стали известны, вы привели его в действие.
— Нет! Это чудовищно! Вы не имеете права! — Мой голос сорвался на крик. Роберт предостерегающе ухватил меня за руку, но было поздно, я вырвалась и закричала еще громче: — Это ложь! Как вы смеете! Как вы можете это делать! Это же преступление! Вы не имеете никакого юридического права! Вы прекрасно знаете, что я ничего не делала! Я потребую официального расследования вашего произвола, я докажу, что вы подставили свидетеля! Я пойду по всем инстанциям! Где вы откопали этого типа? Он же лжет! Вы знаете лучше меня, что он лжет! Он ответит за все так же, как и вы!
— Да как вам не совестно! — перебил меня старичок, тоже вскочив с места и начав размахивать руками, выкрикивая слова высоким фальцетом. — Вы подставили меня под статью и еще смеете утверждать, что мы с вами незнакомы!
Девица в обалдении смотрела на нас, прекратив печатать. Наши крики привлекли внимание, потому что в дверь стали заглядывать чьи-то лица.
— Вы не смеете! Это ложь! Это подлость! — Мой давно сорвавшийся голос солировал в этом хаосе. И сквозь безумие боль сжала горло, все смешалось в одно мгновение — крики Ивицына: «Держите себя в руках!», Роберта: «Успокойтесь!», старика: «Это она врет», выпученные глаза девицы… Горло мое сжали стальные тиски, и все исчезло за пару секунд. Я очнулась в незнакомой длинной комнате, лежа на холодном диване. Рядом стояли Роберт и врач в белом халате. Врач держал в руках шприц. В воздухе был разлит острый запах камфоры.
— Вам лучше? — спросил Роберт, увидев, что я открыла глаза.
— Да. Что это было?
Боль почти отпустила меня, остался лишь саднящий осадок и безграничная слабость.
— Вы потеряли сознание, Ивицын вызвал «Скорую». Вам стало плохо с сердцем.
— Сердце? — Я посмотрела на врача. Он был молод и симпатичен.
— Да, — сказал он. — Но все уже хорошо. Это сильный нервный стресс. Я сделал вам укол. Теперь следует поехать домой и поспать. Всего доброго.
Врач ушел.
— Я отвезу вас домой, — сказал Роберт. — Знаете, что сказал Ивицын, когда мы перенесли вас в другую комнату на диван, ожидая приезда «Скорой»? «Надеюсь, что теперь я встречусь с ней исключительно в суде».
— Что ж, это взаимно, — ответила я.
По дороге домой в машине царило гнетущее молчание.
— Я не знал, что у вас больное сердце, — нарушил его Роберт.
— Оно никогда не было больным.
— Теперь будет. Странное дело с фотографом. Татьяна Каюнова, вы можете объяснить, почему вас поймали на такой дешевой лжи?