(Без)условная любовь

Акулова Мария

— Ты много чего обещала. Завязать, например.

— Не будь Марком, Екатерина.

— Даже имя его не произноси, Лена.

Катя понимала, что не это ей сейчас говорить надо. Что лучше вообще молчать, но…

— Я не могу завязать. Выше меня это… — снова по губам улыбка расплылась дурманная… Лена глаза закрыла, вдыхая глубоко… Видимо, человека счастьем накрыло. При одной только мысли, что не завяжет. Ни за что и никогда. Ведь так жить легче, переносить всю бренность бытия, которое отчего-то к ней особенно жестоким оказалось. Как ей кажется…

— Я

не буду тебя спасать каждый раз…

Лена глянула на дочь, улыбнулась снова — лукаво — своим частично беззубым ртом… Катю до последней ниточки этот взгляд пронял. И ответ понятен стал… «Будешь, дочка. Будешь… Потому что ты — как Марк. Потому что вы со мной намертво связаны…».

— Ты же меня никогда не любила, правда? Ни минуты?

Катя спросила, уже даже ответа не боясь. И так все понимала, так почему бы не убедиться окончательно? А если вдруг окажется, что не готова к честному ответу — будет оставшуюся жизнь убеждать себя, что Лена под кайфом, поэтому и соврала…

— Я не жалела, что родила тебя. Потому что… удобно…

— На выход, я договорился… — Катя не заметила, как Андрей вернулся, вздрогнула, когда дверь пассажирскую открыл со стороны Лены, за ним следовал санитар с коляской, они с Андреем пересадили «пациентку», мужчина в халате покатил к зданию, Андрей же зачем-то уже переднюю дверь открыл, потом бардачок, пачку сигарет достал…

— Не знала, что ты куришь… — Самойлова же продолжала на заднем сидеть, с каждой секундой все сильнее руками себя обнимая, чтобы не рассыпаться. Почему-то не сомневалась, что есть такой риск.

— Редко. Просто иногда…

Он не договорил, встал у капота, зажигалкой щелкнул, вдохнул глубоко, выдохнул дым, снова вдохнул…

Катя молча наблюдала, как он курит, злится, дышит… Пару затяжек всего сделал, затушил, выбросил, с ее стороны к машине подошел, дверь открыл…

— Надо вернуться, оформить все… Мне самому сходить?

— Нет. Я с тобой… И скажи мне, сколько… Ну, сколько стоило, чтобы ее взяли, я…

— Катя, — он выбраться помог, не знал, кому это надо больше — ей или ему, но обнял, понял, что оба дрожат. — Это стоило тонны нервов. Нам обоим. Хочешь отплатить — перестань мотать…

Самойлова нервно рассмеялась, хотя не смешно это было, совсем не смешно. Наркомана с улицы не возьмут и просто так не оформят. А значит, она теперь должна Андрею… Да она ему всю жизнь что-то должна.

— Идем… — он из объятия выпустил, за руку взял, за собой потянул. Оформление заняло у них с полчаса. За это время Лену успели определить в палату, принять меры первой необходимости… На вопрос Кати о том, в каком мать состоянии, ответили смешком скептическим. Мол, девочка, в каком вы ее доставили, в таком и есть… Катя вдруг себя еще и в этом виноватой почувствовала…

На душе было так гадко, что словами не передать.

Когда они с Андреем снова по ночному городу ехали, уже в сторону дома вроде бы, когда все самое страшное позади, казалось бы, Катя чувствовала себя еще хуже, чем пока Лену искали. Там хоть страхом

крыло, и он все чувства заглушал, а тут…

— Хочешь за руль, Коть? Отвлечешься…

Андрей ее из собственных мыслей вырвал, удивиться заставил. Катя посмотрела на него с сомнением, потом на руки свои — до сих пор дрожавшие, снова на него.

— Хочу, — ответила. Отвлечься действительно надо бы.

— Права есть?

— Да. В кошельке…

Андрей кивнул, на обочину свернул, из машины вышел… Катя тоже, встретились перед капотом. Он руку ее поймал, к губам поднес, заглянул в глаза.

— Только не убей нас, Котенок, — пошутить попытался, она попыталась шутку оценить, а потом села на водительское… Почувствовала, как адреналин в крови разгоняется, кресло под себя подогнала, зеркало.

— Пристегнись, Веселов…

Он хмыкнул, но указание исполнил. Боялся ли за свою жизнь? Если честно, нет. За нее боялся. Что Катя вот в этом своем ступоре домой доедет, в квартире своей замкнется, а потом… неведомо, что будет. Съест себя, измотает, прорыдает всю ночь… Нет уж, лучше пусть так все эмоции выпустит, пусть в скорость преобразит свою боль. Пусть гонит. Гонит прочь от женщины, по несчастью зовущейся матерью…

* * *

Она ехала… довольно аккуратно на самом-то деле, не «клала» педаль газа на пол, не заставляла леди Мазду реветь отчаянно, да и вообще… его любимые девочки нашли общий язык. Мотор рокотал даже как-то по-особенному. Будто тоже урчал, по-кошачьи, бархатно…

Катя неслась по улицам родного города, давно позабыв о том, что они вроде как домой собирались. Выехала на окружную, по ней рванула, пустой, длинной, от фонаря до фонаря…

— Включи музыку, — мельком на Андрея глянула, он же кивнул, включил… Ее любимую. Еще с тех пор помнил, когда в школе встречались. Самойлова усмехнулась, услышав первые ноты, скорости прибавила, продолжила губы кусать, смотря на дорогу…

И вроде как собиралась мысли очистить, а по факту… смотрела на разметку, на светофоры реагировала, за скоростью следила, но вечно сбивалась на Лену. Чертову маму. Предательницу. Мучительницу. Безвольную тряпку, которая не любила никогда… и не жалела никогда…

Конечно, зачем жалеть, если теперь всегда есть человек, который тоже тряпка… Который тоже по первому зову посреди ночи срывается и разыскивать несется… Которого теперь наверняка будет легко разводить на бабки, обещая вылечиться и вот тогда…

Марка она хотя бы шантажом брала, а ее, Катю, получается, чем? Стремлением к любви несуществующей? Готовностью снова и снова шансы давать? Мягкотелостью…

— Кать, ты плачешь…

Снова рыдала, даже не заметив этого… А потом зарычала, отчаянно, больно так же, как на душе сейчас было, последний рывок сделала, позволяя и машине так же зарычать, затормозила, отстегнулась, упала в раскрытые объятья, продолжая уже там рыдать, и себе душу на клочья разрывая, и Андрею.

— Ей удобно, Андрей. Ей так удобно… Просто удобно…